Я тогда не ходил в школу. Даже попрощаться как следует у нас не получилось. Мы только созвонились пару раз. Так что, уезжаете, да, как выяснилось, ну, будем на связи, наверное, нет, нельзя, нам нужно на некоторое время исчезнуть, но потом мы встретимся, да, конечно, потом встретимся.

Второй последний раз, когда мы увиделись, был менее приятным. Это было в конце нашего второго романа, к тому моменту мы встречались почти два года, за несколько месяцев до того, как мне исполнилось двадцать. Наше «вместе» было еще шатким. Бетон, из которого мы пытались себя построить, еще не засох, и то и дело происходило что-то, что заставляло нас усомниться в самых основных вещах. Я говорю во множественном числе, но на самом деле, видимо, это происходило только со мной. С годами я отредактировал воспоминания, чтобы чувствовать то, что, как мне казалось, я должен чувствовать. Когда я понял, что искажаю их больше, чем мое внутреннее чувство справедливости может вынести, я просто вытеснил Тамар на задворки мозга, на периферию памяти, убеждая себя, что любовь к ней была ошибкой, которую я должен был давно преодолеть.

Будет правильным сказать, что я был влюблен в Тамар больше, чем в какую бы то ни было другую девушку, но только потом, потому что до нее не было никакой другой девушки. Я был влюблен, а она позволяла мне любить ее. Так всегда бывает, даже у самых прекрасных пар: один больше любит, чем позволяет, а другой больше позволяет, чем любит, и в некоторых парах люди постоянно меняются ролями.

Иногда и она посылала мне сигналы, которые можно было принять за проявления любви. Но большую часть времени я только питал надежды. Я не уходил, ведь вот-вот эти отношения перейдут на серьезный уровень, и она действительно приходила, обнимала, отвечала на мои поцелуи. После нее я любил еще нескольких девушек и женщин, у меня были более серьезные и глубокие отношения с женщинами, которые говорили на моем языке лучше ее, но именно в ней я замечал ту силу, которая заставляет нас отдаться другому человеку полностью, в минуты слабости я называл это любовью.

Если я не мог быть частью «всех», то, по крайней мере, стану частью одного маленького «мы».

Мы стали снова встречаться через год с лишним после папиной гибели. Я позвонил ей, она ответила, что знает, что произошло, я спросил, хочет ли она встретиться. Нам всегда рассказывают об историях любви, которые начинаются исключительным, чудесным образом, и скрывают те, которые начинаются с простого и смелого телефонного разговора. Это-то и есть настоящий заговор. Не убийство Кеннеди, не высадка на Луну, не вольные каменщики. Заговор состоит в том, что от нас скрывают самодостаточность простой банальной любви без претензий.

Мы встретились в небольшом кафе посередине пути между моими домами – старым и новым – и встречались до второго последнего раза.

Это было у меня – тот последний раз. Я был нервным и усталым после затянувшейся ночной смены взлома браслетов. Тамар, как обычно, была энергичной и резкой в движениях. Я что-то разогревал в микроволновке, а она позвала меня из гостиной и сказала, что ей нужно поговорить со мной кое о чем. Я уже не помню, что у меня грелось, только смотрел, как оно крутится в микроволновке. И в пятьсот пятый раз спрашивал себя, точно ли мы подходим друг другу. Я ответил, что сейчас иду.

Когда я вернулся в гостиную, она сидела на диване, подобрав под себя ноги, и смотрела телевизор. Там показывали фильм, который мы видели как раз тогда, в первый последний раз, касаясь друг друга мизинцами. Воспоминания нахлынули, и я сел рядом с ней на диван и сказал что-то вроде: «Ой, ну эта сцена вообще отстой».

И вместо того, чтобы сказать «Это действительно был ужасный фильм», она сказала:

– Не надо спойлеров, ладно? Я еще не смотрела его.

Я остолбенел. И вдруг кое-что понял.

– Ни разу? – спросил я.

– Ни разу, – ответила она, не отрывая взгляда от экрана.

– Точно?

– Точно, – сказала она.

Я выключил телевизор и встал.

– Эй! Что? Зачем? – Она гневно подняла брови.

– Лучше будет, если ты сейчас уйдешь, – сказал я. Ссориться я не хотел, хотел успокоиться и тогда, может быть, поговорить об этом. Но в тот момент я хотел, чтобы ее рядом со мной не было.

– Да что с тобой?

– Не важно. Мне нужно побыть одному.

Она встала и заявила:

– Знаешь что? Твои перепады настроения уже достали.

– И по фигу, – ответил я.

– Да блин, что случилось-то?

Я вздохнул.

– Помнишь нашу последнюю встречу? До того как я уехал? – спросил я.

– Примерно. А что?

– Просто так. Просто я думал, что ты на ней была, а оказывается, что нет.

– Ты о чем вообще?

– На последней встрече, перед тем как я уехал, мы смотрели вместе вот этот самый фильм.

– Мне кажется, ты путаешь, – сказала она, прекрасно зная, что я не путаю. – Это был другой фильм.

– О нет, – сказал я. – Я прекрасно помню. С кем ты тогда обменялась, а? С кем?

Она, очевидно, взвешивала варианты: настаивать на своей версии или расколоться и рассказать правду.

– С Иланой, – сказала она наконец.

– А, – вырвалось у меня. – Если тебе не хотелось встречаться, почему ты просто не сказала, что сегодня не можешь?

– Это было в последний момент, – сказала она тихо. – Я не знала, что это будет последний раз. Я думала, что это просто очередная пицца и очередной фильм, что такого будет еще много…

– Откуда ты взяла браслет?

– У мамы был второй браслет, она прятала его в шкафу. А Илана взяла браслет у старшей сестры.

– Просто отлично.

– Да ладно тебе. Одна встреча всего.

Это не просто одна встреча. Это встреча, которая вселила в меня уверенность, что из этого может что-нибудь выйти. Встреча, которую я с тоской вспоминал после отъезда, встреча, из-за которой я позвонил тебе, когда меньше всего на свете хотел общаться с людьми.

– Это не встреча, – сказал я сухо. – Это обман доверия.

– Ой, да ладно, – ответила она. – Это было так давно. Я уже даже не помню, почему не смогла пойти.

– Наверное, тебе лучше сейчас уйти, – сказал я. – Если это действительно ты, конечно.

Сегодня, оглядываясь, я понимаю, что тогда был довольно отвратительным типом. Алхимики превращают свинец в золото, а я превратил свое одиночество в пассивно-агрессивное страдание. Это дешевле золота, но процесс требует приложения примерно того же количества энергии.

– Я ухожу, – сказала она.

– Прекрасно, – сказал я.

– Не сейчас. Вообще ухожу. В пустыню. Ребята, которых я знаю, переезжают туда, пытаются построить в Негеве новое поселение. Вчера мне предложили, и я решила поехать с ними. Об этом я и хотела с тобой поговорить. Но мне кажется, ты вряд ли захочешь присоединиться. А если и захочешь, то лучше будет, если ты не поедешь.