– Ламонт?

– Блин, блин, блин. Да, я… Я уже выучила ее номер наизусть…

– Это те маленькие оплошности, о которых я говорил. Если кто-нибудь следит за использованием ее карточки, он поймет, что погибла не ты. Он поймет, что застрелили не того, кого хотели, даже если на первый взгляд это не так. Ты не в безопасности.

– Полиция…

– Дай мне семьдесят два часа. После этого пойдем в полицию вместе.

– Двенадцать часов.

– Семьдесят два. Не надо рисковать, Тамар, послушай меня.

– Нет. Сорок восемь часов. Как я и сказала вначале, через два дня я буду знать о ней все. Вот увидишь.

– Ладно, договорились. Сорок восемь часов. Дура.

– Идиот.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 6: она никогда не будет моей, я не хочу, и у меня нет сил ухаживать за ней, я знаю, что она исчезнет из моей жизни, как только вся эта эпопея закончится.

Это не отменяет того факта, что целью последнего разговора было остаться рядом с ней еще на несколько часов.

Этой цели я достиг, у нас теперь еще сорок восемь часов вместе. Позвоните домой, отправьте телеграмму, сообщите своей семье радостные новости.

– Ладно, тогда… У тебя можно остаться переночевать? – спросил я.

– Ты прозрачнее, чем обертка от гамбургера, знаешь? – Она допила свой кофе большим глотком.

– Да поздно уже.

– Пойдем, пойдем. У нее там есть диван. Надеюсь, что тебе будет удобно.

10

Пока мы поднимались в лифте на этаж, где была квартира Кармен Уильямсон, я смотрел на Тамар в профиль. Тело, которое у нее теперь было, – высокое, точеное, шоколадного оттенка и с ванильным ароматом. На ней была тонкая коричневая юбка и зеленоватая блузка, в которых она выглядела очень женственно и элегантно, и она об этом, конечно, знала. Весь вечер, с тех пор как мы встретились, я с трудом сдерживал желание пялиться на нее. Гордая осанка и острый взгляд принадлежали Тамар, но новое тело, которое принимало эти позы, и зеленые глаза с золотистым блеском – они были от Уильямсон. Кармен, кем бы она ни оказалась, была высокой ухоженной женщиной, и следы ее утонченной женственности остались в ее теле, независимо от того, кто в нем находился.

Душа Тамар придавала этому телу нахальства и хулиганства, как капельки бренди меняют вкус шоколада с трюфелем. При всех моих чувствах к Тамар, я жалел, что не успел познакомиться с изначальной хозяйкой этого тела. То, как ворот дизайнерской блузки облегал ее шею, изысканные духи, черные волосы на плечах, эти глаза – все, я пропал, – ох, эти глаза. Какая душа отражалась раньше в этих глазах!

Когда лифт остановился на десятом этаже, Тамар поспешно вышла, под ее ногами стучали каблуки Кармен Уильямсон. Она приблизилась к одной из дверей, достала связку ключей из сумочки, вставила ключ в замок, быстро повернула – и дверь открылась. Это выглядело совершенно естественно. Как будто она действительно живет в этой квартире, а не приходит сюда во второй раз в жизни. Она зашла в дом маленькими шагами, не оглядываясь, и велела мне закрыть за нами дверь. Тамар вообще не оглядывается (см. «Все, что нужно знать о Тамар, часть 1»).

В квартире было темно. Постепенно очертания предметов стали проясняться, но тут Тамар нажала на выключатель и зажгла в кухне свет. При свете было видно, что это просторная квартира-почти-студия. Кухня и гостиная были одной большой комнатой, здесь же мог переночевать гость. Две стены почти целиком покрывали книжные полки, и только две маленькие двери сбоку давали понять, что в квартире были еще спальня и ванная.

Кухня была начищена до блеска, почти вся металлическая, с мраморной столешницей посередине. Как видно, Кармен Уильямсон любила готовить и читать. Но кроме тарелки, из которой Тамар поела в свой первый приход, в раковине не было больше ничего. Столешница блистала чистотой, а на столике, который стоял у дивана в гостиной, не было ни одной книги. Такое впечатление, что ты пришел покупать площадь в элитном жилом комплексе и попал в квартиру, выставленную на продажу в качестве образца. Иллюзия дизайна, который был выполнен по индивидуальному проекту, но без реального отпечатка личности. Без подтверждений того, что здесь вообще кто-нибудь жил.

Тамар открыла холодильник и достала оттуда бутылку красного вина. Поставила ее на стол и начала что-то искать в кухонных шкафах.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Ищу бокалы. Мне нужно выпить бокал красного перед сном, – сказала она. – Это был совсем безумный день. Хочешь за компанию?

– Не уверен. Это ее дом. И вино ее. Ты действительно хочешь просто взять…

Она нашла нужный шкаф, вынула два бокала и поставила на столешницу.

– Ой, ну перестань уже, – сказала она. – Это просто «принцип приемлемой последовательности», и все. А кроме того, если я должна быть Уильямсон, то я буду Уильямсон. Если мне придется задумываться над каждым движением, я навсегда останусь человеком, который обменялся с Уильямсон по ошибке.

Когда обмены вошли в повседневную жизнь законопослушных граждан по всему миру, это неизбежно привело к появлению нового вида судебных слушаний. Богословие вынуждено было придумывать новые объяснения, в отношениях между людьми все изменилось, в спорте ввели новые четкие ограничения (иначе возникают вопросы вроде: «Можно ли приравнять к допингу повышенную мотивацию, когда при участии в соревнованиях в твоем теле находится кто-нибудь другой?»), а в юриспруденции сложилась новая отрасль, целью которой было ответить на трудные вопросы, которые принесли с собой обмены.

Когда вы обмениваетесь с другим человеком, все его имущество тут же становится вашим – и наоборот? Если да, означает ли это, что вы вольны спалить дом того человека, в теле которого находитесь, а ему ничего не останется, кроме как примириться со свершившимся, когда он вернется в свое тело? Если нет, как далеко можно зайти, упорствуя в обратном? Можно ли подать в суд на человека, который носил вашу одежду, пока был в вашем теле? Вы понимаете, к чему я клоню. Нам еще повезло, что в обменах участвовали только люди, а не животные. Иначе ситуация усложнилась бы еще в тысячу раз.

Очень скоро выяснилось, что никто не согласится обменяться, если не сможет полноценно жить в новом теле или если для обмена нужно будет заключать драконовский детальный контракт: что можно делать, а чего нельзя. И поэтому, хотя многие обменивались постоянно и это регулировалось договором (например, чтобы добраться до работы – это, видимо, было самым частым типом обмена), возникла необходимость в появлении юридического термина, который определял бы, как приемлемо пользоваться имуществом человека, в теле которого вы оказались. Этот термин – определение ему было дано в прецедентном судебном решении по делу «Ваксман против Лангзама» – звучал как «принцип приемлемой последовательности».

Идея была следующая: чтобы жизнь сохраняла логическую преемственность, при обмене вы должны принять на себя несколько вещей. Вы имеете право надевать одежду другого человека, а он – вашу. Вы имеете право съесть яблоко, которое найдете у него, а он вправе зажигать свет в вашем доме. Вы можете спать в его постели, а он – взять ваш плед для пикника, когда пойдет в парк. Но для более крупных денежных расходов лучше использовать вашу личную карточку (ее номер вы наверняка выучили наизусть), хотя, если найдете денежку в кармане, можете пользоваться. Короче говоря, можно пользоваться тем, что позволит поддерживать приемлемый уровень последовательности в жизни.