На фронте после взятия Инстернбурга произошли серьезные изменения, так как были сняты командующий 8-й армией Притвиц и его начштаба Вальдерзее. Вместо них направлены генералы фон Гинденбург и Людендорф. Оба из-под Позена, пруссаки, одного из них кайзер отозвал из отставки. Линия наших войск первой армии уже соприкоснулась с укреплениями на реках Дейма и Прегель, и наш отдел подтягивал туда нашу «новую» игрушку: «Бронеход» Менделеева. Их было изготовлено 8 штук, две роты по четыре машины в каждой. Для успеха операции нам требовалось захватить мост у поселка Шелеккен. Паника у немцев была огромной, но не настолько, чтобы они забыли про мосты. Поэтому требовалось тихо провести операцию. Я заранее перебросил вместе с кавалергардами в Келладден роту планеристов штабс-капитана Алентова, скоростные стартовые лебедки и несколько автомобилей. Кроме того, 25 моторных дельтапланов, которые могли буксировать безмоторные. Эту роту перед войной мы выдрессировали как диверсантов. Поголовно были вооружены автоматическими «Маузерами», снабжены гранатами, на многих дельтапланах стояли съемные «льюисы». «Тяжелые» УТ-1 могли доставлять боеприпасы. Главным тяжелым оружием роты было шесть 82-мм минометов, которые не были приняты на вооружение в 1913 году. «Нам это не надо!» Ну, а нам понадобилось! Лично прибыл проводить роту в первый рейд, заодно проверил железнодорожников, готовность двух бронепоездов и четырех эшелонов с танками в Меляукене.

В два часа ночи начали подниматься дельтапланы, перелетать за речку и садиться на площадках неподалеку от первого и второго моста. Затем началась ночная атака, тихо вырезали часовых, перерезали провода к зарядам в опорах, затем Алентов поморгал нам фонарем, и началась атака на замок Лаукен, на правом берегу Деймы, где находился батальон немцев, охранявших этот мост. Атаку поддержали огнем два бронепоезда со 130-мм морскими орудиями. Рота Алентова уверенно держала оборону на позициях, подготовленных самими немцами. Оказав поддержку войскам гвардейского корпуса, бронепоезда пересекли реку и возглавили атаку на Лабиау. Мы зашли во фланг укрепрайону немцев, смогли выгрузить танки, обеспечили их прикрытие гвардейской конницей и дальнобойной артиллерией. А войска 20-го корпуса взяли станцию Велау. Третий корпус подошел вплотную к Алленбургу. Времени Гинденбургу и Co на переброску войск на юг мы не дали. Путь на Кенигсберг был открыт, в городе началась эвакуация.

Утром все семь эскадрилий участвовали в налете на город и станцию Мариенбург на реке Ногат, важнейший транспортный узел, через который немцы могли перебросить войска для поддержки практически разбитой 8-й армии. Эта крупная станция использовалась немцами в качестве передвижного склада боеприпасов, поэтому там все горело и взрывалось еще несколько дней. В итоге немцы начали отступать за Вислу, в соответствии с приказом бывшего командующего. Увы, из генерала Гинденбурга национального героя не получилось. Его слабые удары армия Самсонова выдержала, а сменивший Самсонова генерал Шейдеман, принявший 2-ю армию под свое командование, резко сменил тактику действий и первым оказался в Кенигсберге, ударив с незащищенного юга и ворвавшись в левобережную часть города. К сожалению, Гинденбургу удалось вывести остатки войск за Вислу. На правом берегу он сохранил плацдарм в районе города Торн. Но здесь нас ждало полное разочарование: Кенигсберг сдался, штурма города не было, а немецкий флот в заготовленную ловушку не пошел. Нас подвели железнодорожники и немного слишком поспешные действия командующего, поднявшего торпедоносцы отразить атаку немецкого флота на отряд легких сил, который занимался минированием Гангутского минного рубежа. Через наших железнодорожников и финнов немцы узнали о переброске большой партии самодвижущихся мин Уайтхеда в Курляндию и в Виленский край, а вопли командующего флотом адмирала Эссена, которому немцы попытались помешать выполнить в тишине и спокойствии минные постановки действиями небольшой группы эскадренных миноносцев, вынудили Александра поднять раньше времени двенадцать лодок Ша-6ТК и бросить их на поиски и уничтожение этого небольшого отряда. Утопить всех не получилось, наш секрет стал секретом Полишинеля.

Решение поднять торпедоносцы принималось в Царском Селе, я никаким боком не мог воспрепятствовать его принятию. Я даже не заместитель командующего, я – начальник отдела при малоизвестном «Особом комитете», официально не входящем ни в структуру флота, ни армии. Да, имею право входить в Генштаб и Адмиралтейство, да, один из самых молодых адмиралов, но все это – «милость императора», не более того. Миллионщиком я стал, денег – куры не клюют, представьте, тот же Сикорский построил шесть самолетов, продал пять, у меня приобрели 428 самолетов, 630 двигателей, запасных частей на 920 000 золотых рублей, плюс более полутора тысяч дельтапланов всех марок, куда не забудьте прибавить еще 432 маломощных двигателя к его моторным версиям, плюс восемь тяжелых и 18 легких танков, которых танками еще не называли. И все это за полтора года. Золотой дождь! Я обеспечил себе рекламу до небес, так как журналюги, коих было полно при штабах армий, даже полетали на «боевые задания», «с риском для жизни». Киношники сумели закрепить камеру на СКМ-2м-УТИ и снять штурмовку Мариенбурга. 83 моих летчика возносили до небес, да и меня не забывали. Однако на стол командующего флотом адмирала Григоровича лег мой рапорт с просьбой об отставке, так как задуманная операция сорвалась, и Россия оказалась втянутой в войну на истощение.

– Вашей вины, господин инженер-контр-адмирал, в этом нет, поверьте старику. Ваши действия, как по подготовке к войне, так и в ходе боевых действий, заслуживают совсем другой оценки. Племянник мой говорит о вас только в превосходном ключе, как о замечательном инженере-конструкторе, так и об отличном организаторе. Ваши воздушные победы свидетельствуют о незаурядном мужестве. Принять вашу отставку не могу, да и не хочу. По секрету могу сказать, что не все ладно в Датском королевстве, а рыба гниет с головы. Это совершенно очевидно. С вами хотел встретиться Павел Николаевич.

– А кто это?

– Вы не знаете Милюкова, председателя партии кадетов?

– Я далек от политики, ваше превосходительство.

– Вы ее делаете, господин адмирал, – заметил седой адмирал, черканул что-то на моей писанине и отправил ее в папку, на которой было написано «В архив». Если на уровне «царствующего дома» у меня произошло охлаждение отношений, опять-таки, из-за Аликс, то все парламентские партии просто рвались притянуть меня к себе.

Но в Петрограде я пробыл всего три дня и убыл на Юго-Западный фронт вместе с пятью уже обстрелянными эскадрильями и тремя свежими, включая одну эскадрилью «тяжелых» бомбардировщиков «Илья Муромец». Эти самолеты значительно отличались от сухопутной версии, которая строилась по заказу военного министерства. Первая машина «морской версии» имела двигатели «Аргус» с водяным охлаждением мощностью в 100 сил каждый. Сикорский принципиально отказывался ставить «русские» двигатели. Но мы, через флот, надавили на него, и в большом контракте были указаны двигатели «Сальмсон» в 200 сил каждый. Все «сальмсоновцы» были «нашими» людьми, а моторные рамы ничем не отличались. Заменить их на наши разработки было «как два пальца об асфальт». Игорь Иванович «догадывался» об этом, но деньги были важнее, тем более что армия пока купила у него пять машин и не могла найти им применения. Официально флот заказал у него и приобрел одну машину и выделил деньги на строительство эскадрильи из 9 машин по 38 000 рублей за штуку, не считая цены двигателей, так как двигатели для нее флот приобрел у меня. Карьера первого самолета, переданного Сикорским на флот, завершилась практически мгновенно, «аргусы» забарахлили в полете, самолет пришлось посадить на Моонзунде и там сжечь, когда увидели «вражеские» корабли на второй день войны. Заказанные самолеты мы передали на доработку для установки более мощных двигателей нашей разработки, мощностью 380 сил, воздушного охлаждения. Более мощные 560-сильные двигатели от И-1М туда встать просто не могли, из-за устаревшего набора коробки крыльев, да и самого планера. Честно говоря, оптимальными двигателями для «Муромца» были 280-сильные АДУГ-5, но Сикорский встал в позу, и этот вариант машины появился позже, во фронтовых условиях, когда возникли перебои с нормальным топливом для «Сальмсонов». АДУГ был очень неприхотлив в этом отношении, чего не скажешь о «Сальмсонах», как продолжали называть наши совместные двигатели с этой швейцарской фирмой. Но, когда дела на фронте пошли «не очень», то швейцарцы решили вернуться домой, вот тогда и выяснилось, что у них патента нет. Все патенты – российские, в том числе на двухрядные двигатели и успокоители крутильных колебаний. «Сальмсон» в Швейцарии тихо умер, так и не найдя себе применения. Григорович, который не адмирал, а авиаконструктор, с энтузиазмом принялся переделывать громоздкую машину, приобретенную Гатчинской школой в качестве учебной и потерпевшей аварию в третьем полете. Изменив полностью центроплан и силовой набор корпуса, избавился от многочисленных расчалок хвостового оперения, шасси, правда, осталось неубираемым, но стало одностоечным и обрело обтекатели. Появился «нормальный» бомболюк и бомбовый прицел.