– Так вы нашли мой подарочек?

– Да, верно, я хотела вас поблагодарить… зашла по дороге.

Она явно преуменьшала событие, словно речь шла о том, что он ей просто подмигнул, почти забывая, по какой причине он убил этих воронов и кому хотел доставить удовольствие. Потом, с трудом подавляя отвращение, задала свой вопрос:

– Могу я спросить у вас кое-что? Как вы это сделали?

– Э, поосторожнее, тут есть чувствительные натуры, а мне бы не хотелось никого пугать.

И он с высоты своего роста посмотрел на кошек, тершихся о его ноги.

Ее раздражала эта самоуверенность, свойственная тем, кто считает себя выше других. Ей не нравился его тон, слишком легкий, тон человека, который без выкрутасов не выражается и во всем видит повод для юмора.

– Так вы их убили или нет?

– Да, и даже сделал это нарочно для вас, когда увидел, как они портят вам жизнь. Решил, что не могу позволить вам и дальше так мучиться…

Теперь она уже не знала: может, все-таки следует считать его прямым, искренним, даже доброжелательным?

– Ах, вот как, – встряла маленькая дама, – а я-то думала, что ты избавился от этих гадких тварей из-за моих кошечек…

– Милая Одетта, ваши кошечки вполне могут сами постоять за себя…

Аврора почувствовала глубокое сообщничество между ними. Старушка наконец впустила здоровяка в квартиру, цепляясь за его руку, словно это был кто-то близкий, восхищенная и оживившаяся из-за присутствия этого посланного ей провидением приемного сына, этого покладистого и уживчивого соседа. Людовик увлек маленькую даму к окну, Аврора последовала за ними. Он объяснил, откуда стрелял по воронам, куда они упали и как он исхитрился подстрелить одного так, чтобы не спугнуть другого, что было довольно трудно. Он заявил им, что раньше охотился, когда еще жил в деревне, не предполагая, что это может их шокировать, рассказывал о себе с приводящей в замешательство откровенностью, не блефовал, но и никого не старался щадить, быть может, даже наоборот.

– Вы хотите сказать, с настоящим охотничьим ружьем?

– Нет, с карабином, с мелкашкой.

Аврора снова осознала, как ужасно далек от нее этот мужчина, который считал естественным просто так стрелять по птицам и которого это даже не смущало. Он говорил об этом дворе как о каком-то имении, как о лесе, где был сторожем охотничьих угодий, и когда он делал жест, чтобы указать на него, впечатление было такое, будто он объемлет им целую область.

– Ладно, послушайте, я не знаю, как вас отблагодарить.

– Ну, простого спасибо мне хватит.

Людовик был доволен, что вынудил-таки эту женщину сказать ему спасибо лицом к лицу.

Аврора подошла к Людовику, и они обменялись рукопожатием. Взглянув в окно, она заметила, что в ее квартире появился свет, видимо, дети вернулись после спортивных занятий, и ее взгляд, как магнитом, притягивало к этому необычному для нее зрелищу, к этой картине собственной повседневности, впервые увиденной со стороны. Ее квартира оживала в то время, когда ее самой там не было. И это стало для Авроры неожиданностью: живущий без нее дом и эта рука, которая не выпускала ее собственную, но про которую она уже забыла. Людовик обернулся и проследил направление ее взгляда.

– Понимаю, вам это, должно быть, кажется странным…

– Да.

Людовик стоял перед ней как вкопанный, в каком-то смысле он смущал ее. Посторонившись, он поманил ее подойти к окну поближе, и вдруг она обнаружила, что отсюда ее квартира со всем этим зажженным светом видна как на ладони; пока на деревьях еще оставались листья, но стоит им облететь, и будет по-настоящему видно все. У нее выходило во двор шесть окон, да еще было три мансардных окошка наверху, так что она задалась вопросом: не случалось ли уже этому человеку наблюдать за ними, шпионить за ней? Она искоса взглянула на него, он тоже пристально смотрел на противоположную сторону двора.

– Да уж, зимой отсюда много чего видно… Похоже, вас это удивляет!

Аврора ответила только, что это вызывает странное ощущение. Ей было трудно оторвать взгляд от своей квартиры, это было по-настоящему увлекательно, она была бы не прочь дождаться возвращения Ричарда или увидеть саму себя, идущую по коридору… И вдруг это стало сильнее ее – она не смогла удержаться и спросила Людовика:

– А из вашей квартиры тоже это видно?

– У меня прямо перед окнами стволы деревьев торчат, так что приходится сильно нагибаться, хотя да, вашу квартиру видно немного… но я вообще-то не подглядываю.

Аврора разозлилась на себя за этот вопрос и отошла от окна, но не Людовик, крутивший головой, пытаясь уследить за обоими детьми, которые бегали туда-сюда по этой большой квартире. И она спросила себя: чего он хочет от нее, что ожидает? Ничего, быть может.

– Похоже, у вас там просторно.

– Ладно, мне надо идти.

Она сказала им это так, словно ей предстояло пройти много километров, словно она жила очень далеко, словно она была совсем не отсюда, совсем не из этой части дома. Во всяком случае, она хотела всего-навсего уйти, чтобы оказаться там, на другой стороне двора, где чисто и полно жизни. Она попрощалась с ними обоими, мадемуазель Мерсье заставила ее пообещать, что она вернется, и Аврора согласилась, не слишком убедительно, не слишком уверенная в самой себе, без желания делать это. Она пожала руку Людовику, чтобы попрощаться, но он сказал ей, что хочет кое-что показать во дворе, так что стал спускаться вместе с ней, не попрощавшись с маленькой Одеттой. Аврора крепко держалась за перила лестницы, чтобы не угодить в западню, подстроенную этими коварными ступенями. Людовик посоветовал ей цепляться как следует, быть может, как раз поэтому он и шел впереди.

Выйдя вместе с Людовиком во двор, Аврора почувствовала себя виноватой, словно очутиться здесь с этим мужчиной было предосудительным, словно она боялась, что их тут кто-нибудь застанет. Людовик шел впереди, прямо к кустам, но, прежде чем нырнуть в заросли, обернулся и посмотрел на нее с серьезным видом.

– О том, что я вам здесь покажу, должны знать только вы и я, больше никто, потому что это запрещено, да, серьезно, если об этом узнают, у меня могут быть неприятности.

И он пригласил ее за собой в этот крохотный лес. Аврора вздрагивала как в детской игре, идя вслед за типом, который забирался все глубже в густые заросли, ей почти хотелось поблагодарить его за этот прыжок назад в детство. Она находила этот серьезный вид, который он вдруг напустил на себя, совершенно смехотворным, нелепым, но трогательным, и при этом она немного боялась обнаружить то, что он собирался ей показать. Пока же они прошли не больше трех метров в этом переплетении лавролистной калины, рододендронов и бузины, но этот садик казался им таким же глубоким, как настоящие джунгли. Там, в самой чаще, они оба были так надежно скрыты листвой, что казалось, исчезли с поверхности земли, к тому же уже темнело, а дежурная лампочка вот-вот погаснет. Людовик сначала показал Авроре два маленьких веночка из перьев, прицепленных к деревьям, потом все с тем же серьезным видом перевел взгляд на влажную рыхлую землю и сказал ей, что вороны закопаны здесь. Потом пояснил, что не хотел выбрасывать их в мусорный бак, в первую очередь для устрашения остальных воронов, чтобы отогнать их от этого дерева, в общем, это должно послужить пугалом для их сородичей, поскольку, заметив эти перья сверху, они решат, что тут орудуют хищники. Аврора не ответила. Мысль о том, что обе птицы находятся здесь, под землей, была ей отвратительна. Но в то же время, подняв глаза кверху, она заметила над головой пару чудесных легкокрылых горлиц, в противоположность черным воронам под ее ногами. И между светлым и темным, между этими двумя символами было лицо мужчины, такого же сильного, как дерево, на которое он опирался. И, казалось, он на самом деле не понимал, до какой степени тронул ее. Аврора была по-прежнему удивлена, что этот тип угадал ее желание, понял без единого слова с ее стороны. И этот совершенный незнакомец тотчас же стал для нее близким, единственным из всех, кто в последнее время слушал ее по-настоящему, единственным, кто ее услышал и уразумел. Ей хотелось поблагодарить его, благословить за его интуицию, но, окруженная этой сырой и холодной природой, в этом необычном положении, в этой откровенно неприятной ситуации она никак не могла подобрать слова. Но особенно она страшилась, что их тут застанут врасплох. А потом дежурная лампочка погасла, и стало совсем ничего не видно, она по-прежнему не знала, что сказать, однако хотела поблагодарить этого человека, поскольку он по крайней мере сумел предугадать ее страхи. Более прекрасного подарка нельзя было ей сделать в эти времена всеобщего высокомерия и самодостаточности. Потому что самая высокая степень соучастия – это понимать, что хочет другой человек. И тогда, вместо того чтобы искать слова, она заключила этого мужчину в объятия, как поступила бы с деревом, на которое тот облокачивался. И в этом порыве лишь одно-единственное слово подвернулось ей на язык помимо ее воли – «спасибо» несколько раз сказала она ему на ухо и повторяла это с волнением, которого он наверняка не понимал, «спасибо, спасибо, спасибо…». Сила этого торса, который она обхватила руками, за который цеплялась, проникла в нее, это мощное и такое горячее тело, она годами не ощущала ничего столь человечного. А Людовик не задавался вопросом, что ему делать, он был совершенно ошеломлен, чувствуя этот запах, эти мягкие от жожоба волосы и это прильнувшее к нему женское тело, он был оглушен, держа его в своих объятиях. Это было так, словно он воспламенился от слишком крепкого алкоголя, и он позволил полностью затопить себя некоей силе, отнимавшей у него слова, словно все те годы, когда он был совершенно лишен нежности, нашли здесь чудесное разрешение. Он держал Аврору так же крепко, как и она держала его, сжимал ее так же, как и она его сжимала, и убеждая себя, что выпустит ее из объятий не раньше, чем она сама оторвется от него, но она погружалась в него все глубже, позволила своей сумке, все еще висевшей у нее на плече, соскользнуть на сырую и усыпанную опавшими листьями землю. Она чувствовала, как силен, как надежен этот мужчина, и в этот момент все становилось для нее доказательством, что она нашла в нем крепкий швартов, точку стабильности в этом изменчивом настоящем, где все от нее ускользало. Людовик все никак не мог решиться поцеловать ее, ему безумно этого хотелось, но он не смел встревожить Аврору, напугать, испортить чем-нибудь этот головокружительный момент. Он редко позволял застать себя врасплох, но это произошло, это было невероятно…