– Нет, нельзя его так просто убивать, – решил здравый смысл. – Надо сначала допросить! Подумаем, как это сделать…

Но думать рядом с таким раздражителем, как Вадик, который затянул бесконечный монолог о том, какая Люся Суворова разнообразно подлая личность, у меня не получалось. Рука сама тянулась к дыроколу, мозг просчитывал траекторию, по которой тот полетит по типу баллистической ракеты «земля – Вадик»…

– Уходим! – решительно скомандовал здравый смысл.

Я подхватила коробку с пиццей и пошла к двери.

– Эй, куда?! – прервал сеанс беспардонной клеветы мой бывший.

Он явно рассчитывал, что перманентно худеющая Анжелка поделится с коллегами вредной, но вкусной пиццей.

– В жад, вше – в жад! – провозгласила я, пинком открывая дверь.

– Деточка, как грубо! – шокировалась добрая Любовь Сергеевна.

Что грубо? Я вообще-то сказала: «В сад, все – в сад!» – а она что подумала?

А! Ой…

Осознав, что мы с моим дефектом речи послали коллег, мягко говоря, в глубокий тыл, я покраснела и удалилась с ускорением.

На пути к лифту меня опередил какой-то джентльмен в роскошной белой льняной рубашке. Разумеется, на нем было еще что-то, мужик не без порток явился в офис, но я заметила только рубашку – она была моей воплощенной мечтой.

Общеизвестно, что все девочки любят мужские рубашки, и любящих своих девочек бойфрендов это только умиляет. Однако мне с бойфрендом крепко не повезло: Вадик – занудный скупердяй, у него снега зимой не выпросишь, не то что рубашку. А взять без спроса – нарваться на многочасовую воспитательную речь, которая стала бы идеальным методическим материалом для работников детской комнаты полиции, регулярно имеющих дело с юными воришками. Короче говоря, поживиться Вадиковыми рубашками мне не довелось, а Петрик хоть и щедр, но слишком строен, так что мне смысла нет покушаться на его гардероб.

И вот теперь передо мной – буквально руку протяни! – возникла Идеальная Мужская Рубашка.

Причем укрывала она Идеальную Мужскую Спину.

Не будь я в своем нынешнем образе умственно отсталой шепелявой толстухи бесконечно далека от воплощения Идеальной Женщины, непременно попыталась бы свести знакомство с обладателем всего такого мужского – шикарной рубашки и роскошной фигуры. А так – куда мне…

Но у судьбы было свое собственное мнение на этот счет. Лифт задержался, и белорубашечник не уехал без меня.

– Шпашибо, – кокетливо прошепелявила я и, опустив глазки, приставным шагом вошла в кабину.

– Пожалуйста, – ответил шикарный белорубашечник, и я вздрогнула, узнав этот голос.

Торопливо вскинула глаза – так и есть!

Мою идеальную рубашку гордо нес по жизни на широких плечах Михаил свет Андреевич Караваев!

– Мы знакомы? – спросил он, встретив мой ошеломленный взгляд.

– Упаси боже! – брякнула я.

– Только бы не узнал, только бы не узнал! – забормотала моя паранойя. – Не смотри ему в глаза!

Взор мой послушно канул вниз, проехался по идеально отутюженной планке рубашки (интересно, Михаил Андреевич тоже пользуется утюжком для волос?), в районе поясного ремня стыдливо вильнул в сторону и зафиксировался на журнале в руке Караваева.

Тут до меня дошло, зачем он явился в редакцию – забирал свежий номер журнала со своим интервью.

А писала-то его я!

Разумеется, мне тут же захотелось увидеть, как сверстан мой материал. Хорошо ли подобраны иллюстрации, отчетливо ли видно имя автора и много ли текста вырезал главный редактор, фанатично экономящий печатную площадь и одновременно бюджет на гонорары сотрудников, получающих деньги пропорционально объему текста?

Конечно же, я остановила несвоевременный порыв отнять у Караваева его экземпляр журнала, но руки мои успели дернуться, и на пол посыпались какие-то бумаги.

– Ты вместе с коробкой прихватила со стола конверты, – запоздало проинформировал меня здравый смысл.

Конвертов было два – один большой, явно с документами, второй обычный почтовый. Большой конверт почти совпал по ширине с коробкой, образовав что-то вроде двойного дна, а маленький лежал на нем, пока не спикировал на пол кабинки лифта прямо под ноги Караваеву. А тот, как настоящий джентльмен, нагнулся и подобрал оброненные дамой бумаги.

– Сейчас прольется чья-то кровь! – взвизгнула моя паранойя.

Закон подлости явил себя во всей красе.

На конвертах в графе «Кому» было разборчиво и крупно выведено: «Люсе Суворовой».

– Ваше?

Джентльмен Караваев переменился в лице и резко сменил тон, заговорив как убежденный люсененавистник.

Я таких в своей жизни повидала, вот хотя бы Вадика взять в пример.

– Нет! Да! Не ваше дело!

Я вырвала из вражьих лап свои бумаги и нервно пнула двери лифта, побуждая их поскорее открыться.

Как бы не так! Лифт у нас неторопливый, прогулочный.

Караваев склонил голову к плечу, рассматривая меня с таким вниманием, словно я была загадочной картиной, а он – искусствоведом, определяющим, стоит ли пытаться реставрировать непонятное полотно или сразу пустить его на растопку.

– Я курьер, – сказала я, еще надеясь остаться неузнанной.

– Доставка пиццы и почты, я понял, – задумчиво кивнул Караваев.

– Это сарказм? – напряглась моя паранойя.

– Дзинь! – Лифт любезно сообщил, что мы прибыли на нижний этаж.

Я вырвалась в разъезжающиеся двери, как призовая лошадь на старте скачек, и преодолела десять метров до выхода из фойе с подобающей скоростью. При этом мне изрядно мешали кеды не по размеру и пристальный взгляд, который ощутимо сверлил мою спину. Не знаю, как под его нажимом не лопнули мои надувные камеры!

Воображение наскоро намалевало картину «Люся демонстрирует взрывной характер» (в центре композиции – компактный ядерный гриб, по холлу разлетаются клочья резины и белого льна), но мне было не до высокого искусства, я спешила скрыться с глаз Караваева.

Кажется, это мне удалось. Оглянувшись на крыльце, я не увидела позади преследователя, но для пущей надежности пробежала по улице еще метров пятьдесят и только потом сменила рысь на шаг.

Уффф… Заботливая Маня опасалась, не замерзну ли я в одной трикотажной майке поверх резинового уплотнителя. Куда там! Мне было жарко! Лицо вспотело, веснушки рисковали растаять и потечь.

Чистый носовой платочек с искусно вышитыми по батисту буковками ФИО Ба Зины я перед уходом из дома положила в сумку, точнее в авоську. Еще точнее – в стеклянную банку, которую закрыла пластиковой крышкой. Теперь, чтобы добраться до платка, нужно было куда-то поставить коробку с пиццей, залезть в авоську, снять крышку, протиснуть руку в банку…