Конечно, я не держу наготове список подобных происшествий, но мне вспоминается одно из них, из тех времен, когда я работала в хэдшопе на Восточной Девятой улице. После смены я прошла полквартала до квартиры Бена. В голове у меня крутилась известная старая телевизионная реклама: «Десять вечера. Вы знаете, где сейчас ваши дети?» Наверное, примерно столько времени тогда и было.

Я всегда вела себя аккуратно и следила, не идет ли кто-нибудь за мной. В то время мы постоянно держались настороже.

Замок на двери у Бена был заковыристым. Иногда нужно было пошерудить внутри ключом, прежде чем он открывался, и я как раз думала об этом, подходя к двери. Ключ я держала наготове; в этот раз замок открылся так легко, что я с улыбкой скользнула внутрь, захлопнула дверь и заперла ее за собой. И в тот же миг услышала, как тяжело дышит за дверью какой-то человек, кипя от досады и злости. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Он шел за мной, и ему не хватило буквально нескольких секунд, чтобы меня схватить.

Еще один случай: стычка с уличной шпаной на углу Сент-Маркс-плейс и авеню Эй. Я тогда работала на BBC, поэтому вечером обычно шла домой с остановки метро «Астор-плейс». В то время я мечтала о сумке из магазина кожгалантереи на Западной Четвертой улице, нежно любимого всеми хиппи, потому что там продавались замечательные, стильные сумки и обувь. В итоге я купила там себе сумку на длинном ремне – уменьшенную версию почтальонской, только с большими металлическими кольцами и сшитую из толстой воловьей кожи. В тот вечер, когда я, с обновкой на плече, подходила к последнему дому на Сент-Маркс-плейс, откуда-то выбежали двое юнцов, и в следующую секунду я уже рухнула на тротуар навзничь, а кто-то из них волочил меня за ремень. Я уцепилась за него что было сил. Думаю, им не удалось стащить сумку только потому, что она была очень хорошо сшита и не порвалась. И, к счастью, ни ножей, ни пистолетов у них не было – они просто хотели вырвать сумку и удрать. Кстати, она до сих пор со мной, хотя прошло почти пятьдесят лет.

Я съехала с Сент-Маркс после того, как разошлась с The Wind in the Willows и решила кардинально поменять всю свою жизнь. Вместе с Гилом я перебралась в квартиру на втором этаже в доме 52 на Восточной Первой улице. Она оказалась меньше старой, но не так уж плоха. Там была гостиная, выходившая окнами на угол улицы, кухня и крошечная спальня с окном как раз над головой, с видом на вентиляционную шахту. Что касается жильцов, то в доме обитали музыканты, байкеры и прочие персонажи, характерные для Нижнего Ист-Сайда. Сутками здесь гремела музыка, приправленная запахом марихуаны.

Однажды ночью что-то меня разбудило. Из вентиляционного окна шел сильный запах бензина. Я растолкала Гила, и мы пошли к двери, но он не торопился открывать, потому что из коридора доносились топот, крики и, судя по всему, даже пальба. Потом какой-то парень забарабанил в нашу дверь с криками: «Выходите! Дом горит!» Мы открыли и увидели, как огонь пляшет на задымленной лестнице. Люди выбегали из здания. На улице лежали шланги, теснились пожарные машины, полиция и кареты скорой помощи. На следующее утро мы узнали, в чем было дело: над нами жила банда байкеров. В ту ночь главаря связали, пытали, а потом подожгли. Post и Daily News вышли с фотографиями остатков сгоревшего стула на первых полосах.

Теперь нам негде было жить. Эл Смит, друг Гила, разрешил нам какое-то время перекантоваться в его студии на пересечении Первой улицы и авеню Эй. По-моему – здесь мое чувство времени дает сбой, – как раз тогда я уехала в Лос-Анджелес с миллионером, с которым познакомилась в «Максе», а потом из страха продать душу решила, что не могу жить в Лос-Анджелесе шестидесятых. Поэтому я вернулась в Нью-Йорк, стала зайкой Playboy и начала экспериментировать с наркотиками. Вот так. А еще я вновь сошлась с Гилом и нашла нам квартиру на углу Сто седьмой улицы и Манхэттен-авеню, тогда эта территория граничила с негритянским кварталом. Однако лишь раз на Сто седьмой мы были на волосок от смерти – когда Гил, думая, что хорошо бы иметь полезные связи под боком, пригласил нескольких очень крупных драгдилеров пожить у нас в свободной комнате. Дельцы со стажем, абсолютно неконтролируемые, с большими опухшими руками и вечно под кайфом. К счастью, мы не пострадали из-за их темных делишек.

Когда мир сошел с ума…

Пора перейти к самому мерзкому опасному случаю, который произошел со мной на заре семидесятых. Тогда я с ума сходила по New York Dolls и ходила на все их концерты. Однажды я узнала о ночной вечеринке с их участием на Вест-Хаустон-стрит, между Шестой авеню и Варик-стрит. Я была у своих друзей на авеню Си, они не захотели ко мне присоединиться, так что я одна вышла из их дома и на своих самых высоких каблуках отправилась через весь район. Было где-то два ночи и очень жарко. В таких туфлях я бы далеко не ушла, поэтому решила взять такси. Но в то время таксисты в Алфабет-сити[45] не совались – слишком опасно. В итоге я сняла свои высоченные разноцветные туфли и попробовала идти босиком. В таких суровых районах стеклянные предметы недолго остаются в целости и сохранности: осколки разбитых бутылок и автомобильных стекол покрывали каждый сантиметр тротуара и дороги. Идти по битому стеклу было так себе, и, хотя я старалась выбирать дорогу, на тротуаре просто не было пустого пространства.

Пока я пыталась высмотреть такси, вокруг сновала маленькая белая машина. Она уезжала на восток по Хаустон, а потом возвращалась. Раз за разом. Наконец она притормозила рядом со мной, и водитель спросил: «Вас подвезти?» Я никогда не ездила автостопом, ни разу в жизни, даже в пору расцвета хиппи, когда все так делали. Мысль сесть в машину к незнакомцу никогда мне не улыбалась. Я сказала: «Нет, спасибо» – и продолжила на цыпочках пробираться по Хаустон. Водитель не сдавался. Он намотал еще несколько кругов, каждый раз останавливаясь и спрашивая, не передумала ли я. В итоге я поняла, что сама никуда не доберусь, и на следующий заход приняла его приглашение и села в машину.

На первый взгляд, не так уж он был и плох. Короткие темные волосы, слегка вьющиеся, – вообще довольно красивые. На нем были темные штаны и белая офисная рубашка с расстегнутым воротом. Я поблагодарила его за услугу, и больше мы не разговаривали, он просто молча вел машину. Но вскоре моих ноздрей достигла исходящая от него вонь. Терпкий запах пота разъедал глаза. В машине было очень, очень жарко, а окна при этом едва открыты. Я потянулась к ручке, чтобы опустить стекло. Но никакой ручки не было. Как и рычага, чтобы открыть дверь изнутри. И тут я заметила, что приборная панель представляет собой просто металлическую рамку с углублениями для перчаток и радио и в машине вообще почти ничего нет. Как в сцене из триллера Тарантино «Доказательство смерти».

Меня пронзило ощущение, которое я никогда не забуду. Волосы на затылке буквально встали дыбом – как у животных, когда они встревожены или хотят напасть. Каждый нерв был на пределе. Каким-то образом мне удалось просунуть руку в оконную щель, подпрыгнуть на сидении и открыть дверь снаружи. Когда водитель увидел, что я делаю, он поддал газу, резко свернув налево, на Томпсон-стрит. Я вылетела из машины – и приземлилась прямо посреди дороги, плюхнувшись на задницу. Но я почти не пострадала, и, к счастью, он за мной не вернулся. Я поднялась и пробежала последние несколько домов до того места, где проходила вечеринка Dolls, но к тому времени все уже закончилось.