X Offender вышел в 1976 году и хитом не стал. Но, думаю, он удивил многих людей, которые не знали, чего от нас ждать. Звучал он что надо. Однажды мы зашли в CBGB, и песня играла в музыкальном автомате. Для нас это был знаменательный момент. Мы подняли необходимый для альбома шум, но теперь требовалось одобрение Фрэнки Валли. Фрэнки Валли был то ли совладельцем Private Stock, то ли их крупнейшим акционером. Однажды вечером к CBGB подкатил лимузин, и из него вышел Фрэнки. Машина ждала его в квартале бомжей и алкоголиков, пока он нас слушал. Нам не удалось с ним познакомиться, так что я не знаю, что он о нас подумал. Однако Instant Records и Private Stock подписали с нами контракт.

Студия Plaza Sound, где мы записывали наш первый альбом, оказалась потрясающим местом. Огромная – не то что остальные, маленькие, размером со шкаф, – и очень пафосная. Она находилась в том же самом здании в стиле ар-деко, что и мюзик-холл Radio City, куда я в детстве ходила на пасхальные и рождественские концерты с участием The Rockettes. На самом деле The Rockettes вполне могли репетировать в соседнем зале, пока мы записывались. Студия, занимавшая весь верхний этаж, была построена специально для Симфонического оркестра NBC и дирижера Тосканини. Она висела на железных балках, как подвесной мост. Танцполы стояли на резиновых амортизаторах, чтобы изолировать звучание оркестра и шум танцев от остального пространства. В 1930-е, когда ее построили, это наверняка был настоящий инженерный прорыв.

С Линдой – женой Сеймура Стейна, Дэвидом Боуи и Дэнни Филдсом

Еще одно примечательное изобретение – массивный старый орган. Он звучал как синтезатор – только доэлектронного века, полностью механический. Целая комната позади него была битком набита всякими потрясающими маленькими механическими артефактами, которые создавали эффекты, использовавшиеся в шоу и немых фильмах: деревянные молоточки, дверные кольца и колокольчики, барабаны и свистки… Иногда мы спускались на лифте в театр и слонялись за экраном, в то время как на нем шло кино. А порой поднимались на крышу, где Крис делал новые отличные фотографии. Мы находились в студии каждый день с полудня до часу-двух ночи, и все здание было в нашем распоряжении. Сорок лет спустя, когда мы играли в память Дэвида Боуи, пробиться в здание было невозможно из-за безумной новой пропускной системы.

К тому времени мы знали наизусть все песни, которые записывали в студии, – так часто мы играли их на сцене. Однажды наш продюсер Ричард Готтерер привел к нам Элли Гринвич. Они были знакомы, так как оба работали в Брилл-билдинг. Все мы обожали Элли за песни, которые она написала для The Shangri-Las: Leader of the Pack и еще одну, которую всегда исполняла Blondie, – Out in the Streets. Ричард спросил, не споет ли Элли на бэк-вокале в паре композиций. Та согласилась и привела с собой еще двух женщин, которые выступали в ее трио. Я сидела в аппаратной и смотрела, как они работают. Они были безупречны. Их голоса звучали потрясающе слаженно. Одна из песен, для которой они записались, In the Flesh, стала нашим первым международным хитом. В Австралии она вышла на первое место после того, как прозвучала в самой популярной музыкальной телепрограмме – «Каунтдауне» Молли Мелдрама. Молли всегда утверждал, что, хи-хи, поставил ее случайно, – ну а что, мы только руками развели…

Чтобы раскрутить альбом в Штатах, Private Stock выпустила афишу, которую они расклеили по всей Таймс-сквер. Афишу не с Blondie, а со мной, только со мной, в прозрачной блузке, анфас.

Мы настоятельно попросили, чтобы на афише была вся группа. В звукозаписывающей компании покивали и ответили: «Нет проблем». Вышло так, что один очень крутой японский фотограф, Шиг Икеда, сделал несколько портретов каждого из нас – заодно с обычными групповыми фотографиями для обложки альбома и рекламы. Шиг и снял меня в той прозрачной блузке – и менеджеры поклялись, что в кадре останется только лицо, никакого тела. Позже Крис рассказал мне, что многие из тех, с кем он разговаривал, подумали, что это реклама интимных услуг.

Я пришла в ярость. Не из-за того, что мои маленькие соски были выставлены на всеобщее обозрение, – это меня не очень-то беспокоило. В Punk и Creem печатали и более откровенные мои фотографии. Но тогда это было весело и иронично, мы играли с идеей пинапа в андеграундном рок-журнале, а это сильно отличается от ситуации, когда какие-то работнички из звукозаписывающей компании эксплуатируют твою сексуальность. Секс продается – вот их вечная присказка. Я не тупая и знаю это, но только условия должна ставить я, а не какие-то там левые люди. Я ворвалась в Private Stock, предстала перед сотрудником – не буду называть его имя – и сказала: «А вам бы понравилось, если бы на афише красовалась ваша мошонка?» Он ответил: «Это было бы отвратительно!» «Ага, вот и двойные стандарты», – подумала я (интересно, что там такого ужасного с его мошонкой).

Теперь мы с Крисом устроились в квартире в роскошном доме на Семнадцатой улице, между Шестой и Седьмой авеню. Гэри с нами уже не было: обвинения с него сняли и ему не приходилось скрываться. Наше новое жилье было чем-то средним между чердаком и лофтом. Потолки проходили под наклоном и в задней части были ниже, чем в передней, где находилась гостиная, но мы редко ею пользовались.

Крис много раз фотографировал эту квартиру. Он оборудовал себе лабораторию с увеличителем, а проявив снимки, развешивал их в ряд под лампой на нашей большой кухне. Наверное, один из самых знаменитых снимков того времени – тот, где я держу горящую сковородку, в платье, которое Мэрилин Монро носила в фильме «Зуд седьмого года». Наша соседка снизу, Мария Дюваль, честолюбивая актриса, купила это платье на аукционе и одолжила мне. У этой фотографии есть своя история.

Где-то через год после переезда в новую квартиру мы отправились в тур. Тут-то нам и позвонила мама Криса. «Не паникуйте, – сказала Стел, – но ваш дом только что сгорел». Хотя мы так никогда и не узнали, из-за чего начался пожар, меня пронзило дурное предчувствие, от которого внутренности сворачивались. Перед тем как отправиться в путь, мы договорились с Донной Дестри, младшей сестрой нашего клавишника Джимми, что она поживет у нас и присмотрит за кошками. Чтобы ей было уютнее, я поставила рядом с кроватью ящик, а на него – маленький телевизор. И включила его в розетку на кухне, которой раньше никогда не пользовалась. У меня было кошмарное чувство, что это она закоротила, а от нее вспыхнул матрас. Хорошей новостью было только то, что Донна не пострадала. Кошки тоже выжили – спрятались в чулане.

На съемочной площадке с Джоан в 2017 году

Мы были в туре, а это значило, что пройдет две или три недели, прежде чем мы вернемся домой. Когда мы наконец приехали, возвращение вышло не из веселых. Все вокруг было завалено обугленным мусором. А поскольку люди могли спокойно заходить в то, что осталось от нашей квартиры, и выносить оттуда вещи, они так и делали. Правда, из всего, что они украли, я по-настоящему жалела только о нескольких небольших украшениях, которые подарила мне мама. К счастью, Крис брал в тур свою гитару и фотоаппарат. Поэтому он смог организовать в сгоревшей кухне фотосессию. Стены почернели от сажи, а плита была завалена пеплом. Я надела платье Мэрилин, которое сильно пострадало при пожаре, и наш последний смертельно опасный случай стал произведением искусства.