Я погрузилась в мрачные размышления, гадая, каково будет, если я перестану быть участником схватки и поднимусь над ней, оказавшись лицом к лицу с чистым Правосудием во всем его внушающем благоговейный ужас величии, имея в руках лишь несовершенные инструменты Закона, с помощью которых мне предстоит укрощать силу и вес государства, обрушившегося на представшего передо мной просителя. «Истец обвиняет ответчика в том, что тот…»

Я заново пережила ярость, вызванную неприкрытым расизмом Перри Бирда. Вспомнила, как зарегистрировала свою кандидатуру, казалось, поддавшись мимолетной прихоти. Но в конечном счете неважно, явилось ли мое решение принять участие в выборах следствием сиюминутного порыва или взвешенного размышления. Сидя в церкви Суитвотера среди жителей округа Коллтон, знакомых мне с детства, я дала себе торжественную клятву никогда не использовать свой пост для удовлетворения личных предпочтений. Если я одержу победу, штат Северная Каролина доверит мне власть расторгать браки, назначать выплаты детям, сажать злоумышленников в тюрьму…

«Совершенно верно, — согласился циничный прагматик, ухмыляющийся в дальнем закутке моего рассудка всякий раз, когда благочестивый святоша впереди начинает лицемерить. — Но ты, наверное, забыла, что мы метим не в Верховный суд».

Это правда. Даже если я одержу победу, окружной судья стоит лишь на одну ступеньку выше судьи мирового. Под мою юрисдикцию попадут дела о хулиганстве, возможно, уголовные дела, разбираемые без присяжных; но я не смогу накладывать штрафы размером больше десяти тысяч долларов и отправлять обвиняемых в тюрьму на срок свыше двух лет.

«И тем не менее, — шепнул прагматик, — у тебя будет власть, власть, ничуть не умаленная своей незначительностью. Подобно тому, как песчинка, попавшая в ботинок, может сделать ходьбу такой же болезненной, как сломанная кость, ты сможешь задать жару преступникам и прочим злокозненным типам. И при твоем появлении в зале суда все будут вставать. Прокуроры будут обращаться к тебе почтительно. Окружной прокурор…»

Пятнадцатилетний пианист, сидящий за инструментом слева от кафедры, безукоризненно прошелся по вступительным аккордам, после чего юный хор запел:

Пристыженная, я усилием воли прогнала тщеславные мысли и попыталась сосредоточиться на проповеди.

Похоже, никто кроме меня не испытывает проблем с тем, чтобы сосредоточиться в церкви. На лице тети Зелл, сидевшей рядом со мной, было написано блаженное удовлетворение. За ней в задумчивом спокойствии сидели мой брат Сет и его жена. Через проход и в двух рядах ближе к кафедре аристократические профили доктора и миссис Викери внимательно кивали, отвечая на заключительные слова священника. Даже подростки-певчие, казалось, воспринимали каждое слово близко к сердцу. И только мой взгляд неугомонно носился по церкви.

Затем он снова задержался на чете Викери, и у меня мелькнула мысль: что она делает здесь, в Суитвотере? Личное состояние Ивлин Дэнси Викери значительно превосходило то, что считается в наших краях «приличным». Доктор Чарльз Викери в свое время лечил членов моей семьи, однако он отошел от дел до того, как постоянные судебные преследования и астрономические страховые выплаты съели доход практикующего врача. Поэтому вдвоем они располагали средствами, чья общая сумма, вероятно, не меньше чем на пару нулей превышала понятие «богатство». Мне почему-то всегда казалось, что Викери обычно ходят в Первую баптистскую церковь Коттон-Гроува, где орган уже давно заменил дешевое пианино.

Затем я вспомнила, что в свое время семейство Дэнси стояло у основания Суитвотера и многие из предков миссис Викери покоятся здесь на церковном кладбище.

После смерти Дженни Джед перебрался к своим родителям, чтобы миссис Уайтхед помогала ему с Гейл. Затем он перешел работать к своему отцу, женился на Дине Джин Рейнор и купил дом Хиггинсов на Третьей южной улице. Но когда я начинала нянчить Гейл, Джед и Дженни жили в скромном домике, чей дворик примыкал к владениям Викери.

Я частенько стояла на кухне Дженни и смотрела в высокие окна, выходящие на роскошный цветочный сад, равного которому я не видела даже в журналах. Камелии и раскидистые дубы частично заслоняли вид, и все же мне время от времени удавалось увидеть освещенный хрустальной люстрой обеденный зал, услышать отголоски музыки, когда званый ужин выплескивался на веранду. Я представляла, какой должна быть жизнь в большом кирпичном особняке.

Хотя мне никогда не хотелось выращивать никакие растения — Нотты предпочитают вкладывать свои деньги в землю. Стивенсоны, уроженцы города, склонны к большему расточительству — тетя Зелл удачно вышла замуж, и ее дом в Доббсе размерами почти не уступает особняку Викери в Коттон-Гроуве, — однако никто из моих ближайших родственников никогда не стремился к тем вещам, к которым стремились Викери. Ну да, мама и тетя Зелл раз в год вывозили нас за покупками в Нью-Йорк, и там мы непременно ходили в театр на комедию или мюзикл; но Викери покупали годовой абонемент в «Метрополитен» и спокойно летали посреди недели в Нью-Йорк, чтобы послушать знаменитого тенора или сопрано.

Мои братья научились на слух играть на гитарах и банджо, а те, кто захотел продолжить образование, поступили в государственный университет Каролины, но во время обучения им приходилось самим зарабатывать себе на жизнь. Потомство Викери отправилось в колледж Смит, колледж Вассара и Йельский университет, и всем троим на карманные расходы были выделены кругленькие суммы. Наверное, именно поэтому никто из троих не пожелал посвятить жизнь медицине и банковскому делу, традиционным занятиям семейства.

Две дочери Викери жили на противоположных концах континента. Одна была в киноиндустрии, кажется, занималась продюсированием; другая в настоящий момент жила в Торонто, замужем за композитором-авангардистом. Но Майкл уже много лет назад вернулся в родные края и до сих пор жил в «Гончарном круге».

Маловероятно, что Викери-старшие обращали внимание на молодую семью Уайтхедов, жившую по соседству, но у меня вдруг мелькнула мысль, а замечал ли что-нибудь Майкл?

— Давайте помолимся, — сказал священник.

В понедельник утром Шерри и секретарши пришли в контору, когда я уже принялась за вторую чашку кофе. Девушки горели желанием обсудить прошедшие выходные, но я пробормотала с набитым ртом, что у меня с пятницы не было возможности почитать свежие газеты, и они оставили меня в покое.

Выходящая раз в две недели «Доббс леджер» принадлежит семейству с непоколебимо либеральными взглядами. Линси Томас, ее теперешний редактор и издатель, на прошлой неделе опубликовал большой материал в поддержку Лютера Паркера, призвав чаще выдвигать на выборные должности представителей национальных меньшинств. На мой взгляд, белых женщин у нас в округе на административных постах несколько больше, чем черных мужчин, и я сама тоже отдала бы свой голос за Паркера, если бы не была его соперником. Однако на выборах мне предстояло бороться именно с ним, и я вынуждена была с сожалением констатировать, что в моем родном городе нет газеты, которая поддержала бы меня. С другой стороны, в колонке редакционной почты было несколько писем в мою поддержку, и мой предвыборный призыв «Дебора Нотт на место окружного судьи… не настало ли время?» был очень аккуратно набран как раз над сгибом на странице соболезнований.