Родители на нее зашикали:

— Ленка! Не слепи людей, что ты делаешь!

— А Новый год скоро? Скоро, да?

Свет фонарей начал плести круги и петли по сугробам и сосновым стволам.

— Не скоро. Еще почти две недели, детка.

Настя со своим куратором уже почти разошлись с молодой парой и девочкой Леной в розовом лыжном костюмчике, как вдруг розовый костюмчик метнулся назад вместе с фонарями, забежал перед Морозовой. Девочка Лена даже подпрыгнула, пытаясь заглянуть незнакомой тете в лицо.

— Лена! — послышался сзади женский голос. — Что ты делаешь! Не приставай там ни к кому!

Розовый костюмчик убежал, а вслед Насте донеслось:

— Не врите мне про Новый год! Вон же, Снегурочка тут, в лесу, даже заколдованная, а вы говорите: «нескоро, нескоро»!

Затих скрип полозьев по деревянному настилу.

— Дети, — спокойно сказал куратор, — не стиснуты рамками научного восприятия. Они подчас видят то, чего взрослые в силу рационального мышления лишены вовсе. Подозреваю, что те, кто еще не до конца распрощался с жизнью на природе, обладают аналогичным чутьем. Как та хантыйка, что распознала в вас нечто непонятное.

— Даже не знаю, кем лучше быть, — буркнула Настя, — уколотой принцессой или заколдованной Снегурочкой.

Они дошли до конца настила, где на небольшом помосте действительно скопилась некоторая очередь из людей с канистрами, флягами и бидонами.

— Вас не покинуло чувство юмора, Анастасия Юрьевна, это прекрасно. — Мужчина поставил на ледяную корку емкости для воды и добавил, обращаясь к очереди: — Вечер добрый! Кто последний будет?

— И вам того же, дети. Последние теперь вы, а я перед вами. — Пробасил какой-то дедок. — Нынче воды много, не выбрали еще всю, быстро пройдете.

Морозова с интересом осматривалась, вертя головой и чуть ли не открыв рот. Впереди был колодец: со срубом, высокой задней стенкой и даже двускатной крышей, чтоб снегом не заваливало. На той самой задней стенке и на нескольких соснах вокруг были развешены иконы и образа — от простеньких бумажных до больших, резных, искусно расписанных вручную. Рядом — строгая табличка: «Не сорить!», напротив, на толстой сосне, — стихи, написанные краской на плотном картоне, который был вставлен в деревянную рамку. Стихи, посвященные вот этому самому роднику неизвестным автором, не оставившим даже своей подписи. Справа и слева от квадратного деревянного помоста слышалось чуть различимое журчание текущей воды.

— Холодов нету нынче, — пояснил дедок, видя на Настином лице неподдельное любопытство, — так ручей и не замерз толком, бежит себе.

Девушка с изумлением прислушивалась к ночным звукам: скрип сосен, плеск ручья, негромкие шепотки и смех собравшихся у родника людей с фонариками, шумное падение струй воды в емкости при наполнении из железных ковшей.

— Я обычно приезжаю сюда ночью. Днем можно и час простоять, а в выходные и того больше. — Рассказывал Игорь. — Ковши, к сожалению, порой бессовестно воруют, да и образа ручной работы, бывает, тоже. Коллекционеры хреновы… Источник освящен, но дело даже и не в этом. Вода здесь многократно проходит сквозь естественные фильтры. Она уникальна по составу и качеству, так что многие едут на родник целенаправленно, за этой вот чистейшей питьевой водой, которую нигде не купишь. И местные, кто живут на дачах постоянно или же просто отдыхают, тоже сюда приходят.

Настя призналась, что впервые видит данное место, да и слышать раньше не приходилось.

— Ну, век живи… — встрял в разговор дед, уже закончивший наполнять большущий, как будто фабричный молочный, бидон. — На, парень!

Он передал Игорю металлический ковш с длинной ручкой, водрузил бидон на какие-то импровизированные волокуши из веток и ушел по дощатому настилу в своих мягких валенках.

Мужчина и девушка остались одни.

Настя заглянула внутрь сруба колодца и… не увидела там воды, только песчаное неглубокое дно. Не сразу поняла: вода-то в наличии, только прозрачность ее такова, что видно каждую песчинку на том самом дне.

— Ух ты!

Ей пришлось держать одной рукой фонарик, подсвечивая своему спутнику, а другой — аккуратно придерживать воронку в горлышке канистры, чтобы не расплескать воду, когда Игорь переливал содержимое очередного ковша.

— Обещал дать подышать воздухом, а сам эксплуатирую. — Куратор повесил ковш на специальный крючок в стенке сруба. — Отвезти вас домой сразу или заедем отдать воду? Это по дороге, в районе автовокзала.

— Я не хочу спать. Давайте заедем.

Настя запрокинула голову, глядя в ночное небо.

— Тогда уж выключите фонарик, чтобы видеть звезды! — услышала она и тут же погасила свет.

Деревянный помост около колодца сразу погрузился во тьму. И постепенно, неторопливо, как будто мелом на черной доске, прорисовывались мерцающие контуры сугробов и облепленные снегом сосновые и еловые лапы. Вызвездило, а убывающая луна направила вниз, на землю, один из своих острых посеребренных рогов.

И Насте показалось, что все это уже когда-то было — и родник, и россыпь северных звезд на чернильном небе, и шорох хвои под снегом. И… как же хорошо тут стоять и просто смотреть!

— Приглядитесь внимательно… как вам кажется, на нижний рожок месяца можно повесить ведро? — спросил хрипловатый голос куратора.

— Не-а, никак нельзя, ведро упадет, не зацепишь! — собственный Настин голос как будто поплыл над серебряным покрывалом снега, напитался хрустальным звоном зимнего ручья…

— Значит, мороз близко. Народная примета. Можно повесить воображаемое ведро — к потеплению и метели. Нельзя — к холоду…

«Что ты знаешь о холоде, человек? Холод грозит тем, кто зимует на этой земле, не изменяя ей бегством в теплые края. Лисы, песцы, зайцы. Белки в серых зимних мехах, так охочие до птичьих запасов под снегом… Холод проверит на прочность всех — зверей и людей, вытянет жизнь из твоей плоти, заставит заснуть навсегда… Любуйся же сейчас этой тихой теплой ночью, как можно любоваться только в Среднем мире… Средний мир хорош… Пока ты совсем не изгадил его своим присутствием, человек… Всему вашему бестолковому роду тут не место, вас слишком много… Для тебя достали землю со дна океана, а ты…»

— АНАСТАСИЯ ЮРЬЕВНА!

В уши ворвался хрипловатый голос, который поначалу был неузнаваем. Казалось — шевельнуть пальцами, и обладатель этого голоса будет в один миг раздавлен всей снежной массой ночного леса. Крутится под ногами, чего-то хочет…

Не было больше чувства детской досады. Его постепенно вытесняла холодная ярость, как та, что на мгновенье навалилась на Морозову на проспекте Ленина, когда маленькая хантыйка упомянула улум ис. «Как посмела ко мне обратиться…»

Отражение в воде манило яркими голубыми глазами.

— ОЧНИТЕСЬ НЕМЕДЛЕННО! АНАСТАСИЯ ЮРЬЕВНА! НАСТЯ!