пассажирской кабиной и передними сиденьями. — Ты хорошо помнишь, что сказала княгиня о Тропине?

— Ну… что он не мог подать на развод, потому что побоялся бы. Так?

— Не совсем. Вот, кстати, в этом тебя надо будет потренировать: ты ж умеешь запоминать большие куски текста, вот так же надо сохранять в памяти всё, что рассказывают свидетели. Не всегда есть возможность делать заметки, более того, некоторые при виде записывающего кристалла вообще дар речи теряют.

— Понял, понял! Буду запоминать. Так что же она сказала?

— «Этот человек сбежит на край света с молоденькой блондинкой, зажав под мышкой свои научные труды, но, чтобы он осмелился попросить у Марины развод? Нет-нет, исключено!», — процитировал Алекс.

— Ну, я примерно это и имел в виду…

— Ключевое слово здесь не «осмелился».

— А какое?

Но тут экипаж остановился перед лентой, перегораживающей дорогу. Верещагин нажал на кнопку, опускающую стекло. И водитель извиняющимся тоном сказал:

— Праздник сегодня, перекрыто Садовое для народных гуляний. Сами понимаете, дело такое…

— Ладно, тут недалеко осталось, — махнул рукой Алекс, сунул ему оплату и выскочил из дверцы экипажа, таща за собой помощника.

До здания городской стражи по Устретенской слободе они почти добежали.

— Господин секунд-майор у себя? — спросил Верещагин у дежурного.

— Так точно. Документы ваши попрошу?

Потеряв пару минут на копирование их удостоверений личности, детективы взбежали на третий этаж. Возле двери в конце коридора Алекс притормозил, критически оглядел помощника, смахнул с лацкана пиджака невидимую миру пылинку и сказал:

— Не вздумай играть Скалозуба, вляпаешься.

Суржиков немедленно почувствовал сильнейшее желание начать от дверей со знаменитой реплики: «Я вас обрадую: всеобщая молва, Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий; Там будут лишь учить по нашему: раз, два; А книги сохранят так: для больших оказий». Покосился на шефа, понял, что после этого не проживёт и пары минут, и вздохнул.

Секунд-майор сидел за столом и что-то быстро писал в большой тетради. Не поднимая головы, он махнул вошедшим в сторону кресел, дописал строчку и захлопнул тетрадь. На её коричневой картонной обложке была белая наклейка с непонятным шифром, на которую хозяин кабинета полюбовался с непонятным удовольствием, после чего сунул тетрадь в сейф и захлопнул тяжёлую дверцу.

— Здравствуй, Сергей Иванович! — поприветствовал его Верещагин. — Позволь тебе представить моего помощника, прошу любить и жаловать.

— Суржиков Владимир Иванович, — коротко поклонился тот.

— О! — неожиданно обрадовался секунд-майор. — Да мы с вами ещё и тёзки! По отчеству!

— Ну-у… да, выходит так…

— Нашёл, значит? — усевшись в кресло, начальник розыска усмехнулся чему-то своему. — Ну и хорошо, я своих-то отставников посмотрел. Не подошёл бы тебе никто.

— Ты понимаешь. Сергей Иванович, если что, Влад придёт вместо меня.

— Ясное дело. А сейчас чего хотел?

— Можешь запрос отправить?

— Смотря куда.

— Регистрационному отделу его величества компании воздушных перевозок и их коллегам на железной дороге.

— Хм… — Секунд-майор потёр затылок. — Должен будешь.

— Без вопросов.

— Кого ловим?

Тут Верещагин на мгновение замялся:

— Да… как бы и не ловим. Просто надо знать, и всё.

— Пиши! — перед ним на столе возник бланк донельзя официального вида, и сыщик схватил ручку.

Казалось бы, что такое пучок травы, ну, сколько он может весить?

Вот только трав этих было не две и не три разновидности, и корзина всё тяжелела и тяжелела. Хорошо ещё, что брать растение полностью чаще всего было не нужно, где-то довольно было листьев, где-то можно было обойтись лепестками или тычинками, у земляники отщипывались молоденькие побеги, а у ивы — почки. И всё-таки, выйдя из ворот портальной станции на Цветном бульваре, Софья поняла, что пешком до дому не дойдёт. Поглядев на Макса, вздохнула потихоньку, сын был бодр и свеж, словно и не скакал с раннего утра по лесной мокрети вокруг Калуги…

— Давай экипаж возьмём, — сказала она и махнула рукой.

Впрочем, возвращение домой искупало всё: и тяжёлую корзину, и уставшие ноги, и воркотню водителя по поводу короткой и дешёвой поездки. От горячей ванны исходил пахнущий хвоей, мятой и зверобоем пар, чашка чая на табуретке рядом явственно отдавала келимасом и мёдом. Софья забралась в воду и замерла от счастья.

После обеда они с Максом сели в четыре руки сортировать травы. Домовой был на подхвате — накрывал плоские коробки плотной коричневой бумагой с проколотыми дырочками, развешивал пучки того, что должно было сохнуть, шевелил губами, считая капли масла, падающие во флаконы. Часам к пяти вечера он взмолился:

— Софья Григорьевна, матушка, праздник сегодня, вы б хоть до площади прогулялись! И мальчику не вредно ноги размять!

— Ну, ноги-то мы сегодня размяли… — усмехнулась она, распрямляясь. — Макс, хочешь прогуляться?

Тот наморщил нос, и Софью кольнуло чувство вины: она увезла сына от друзей и знакомых, от того круга общения, который вольно или невольно создаёт каждый из нас.

— Знаешь, мам, а пойдём! Только ненадолго, я завтра хочу в университет съездить, узнать, что там и как.

— И в училище, — кивнула она.

— Нет, — твёрдо ответил парень. — Извини, мам, но к друидам я не пойду. Университет, биофак, кафедра молекулярной физиологии.

— А если не поступишь?

Макс пожал плечами:

— Не поступлю в этом году — попробую в будущем. В моём распоряжении всё время этого мира.

Веселье на Сухаревской площади достигло пика, но ещё не пошло вразнос. Впрочем, в толпе то тут, то там виднелись фигуры в форме городской стражи — высокие, подтянутые, одним своим присутствием гасившие споры. Софья не удержалась и купила себе и сыну по бублику. Макс пострелял из лука в тире, подарил выигранного плюшевого медведя незнакомой девочке, потом замер возле готовящегося к подъему шара.

— Ма-ам?

— Что?

— А давай, а?

— Не боишься?

— Да ну, чего бояться-то. Зато город с высоты увидим…

— Ну ладно, если места ещё есть…

Места были. Через пять минут они уже заняли свои места в корзине, и служитель в форме махнул рукой остающимся за бортом, давая команду отдать якоря.

— Интересно, — спросила сидящая рядом с Софьей женщина, — как его называть? Водитель шара?

— Шаровод, — предположила её дочь, хорошенькая брюнетка лет семнадцати.

— Воздухоплаватель, — сказал Макс. — Ого, глядите, уже башни Кремля видно!

Им показали с высоты самые примечательные улицы и строения, гладь реки нестерпимо сверкала в солнечных лучах, зелень садов и парков была ещё лёгкой и прозрачной, яркой, совсем не запылившейся. Экипажи внизу казались спичечными коробочками, а люди — бегущими куда-то по своим делам жуками.

Когда через сорок минут шар опустился на своё место возле Сухаревой башни, неожиданно сложившаяся компания отправилась в кафе пить чай с пирогами, а потом и договорилась о встрече в выходные,