— Я буквально не представляю, о ком или о чем вы говорите, Корморан, — сказал Уэйс.

— Джордан Рини. Проспал утро, когда должен был ехать за овощами, удобно оставив место для Дайю в передней части грузовика. — Краем глаза Страйк заметил, как улыбка исчезла с лица Бекки. — В настоящее время находится в тюрьме. Ему позвонили после того, как я допросил его, и, похоже, это стало причиной попытки самоубийства.

— Все это звучит очень обидно, прискорбно и более чем странно, — сказал Уэйс, — но я обещаю вам, что у меня нет ни малейших сведений о телефонных звонках в какую-либо тюрьму.

— Вы, конечно, помните Шери Гиттинс?

— Вряд ли я ее забуду, — тихо сказал Уэйс.

— Почему вы так тщательно следили за ней, когда она уехала?

— Мы ничего такого не делали.

Страйк снова повернулся к Бекке и получил некоторое удовлетворение от ее внезапного панического взгляда.

— Мисс Пирбрайт знает, что у Шери были дочери. Она сказала об этом полиции. Почему-то добровольно выдала эту информацию. Сразу же пошла по сценарию, рассказывая о том, что то, что кажется дьявольским, на самом деле может быть божественным.

Некоторые женщины краснеют вполне уместно, но Бекка была не из их числа. Она стала пурпурно-красной. В наступившей тишине и Ноли Сеймур, и Джо Джексон повернули головы, чтобы посмотреть на Бекку.

— Сколько, по вашему мнению, важных религиозных деятелей было повешено? — спросил Страйк. — Навскидку я могу вспомнить только Иуду.

— Шери не была повешена, — сказала Бекка. При этом ее взгляд метнулся в сторону Уэйса.

— Вы имеете в виду это в метафизическом смысле? — спросил Страйк. — То же самое, что Дайю не утонула, а растворилась в чистом духе?

— Папа Джей, — неожиданно сказал Джексон, отталкиваясь от стены, — я думаю, есть ли в этом смысл…?

— Спасибо, Джо, — тихо сказал Уэйс, и Джексон немедленно вернулся в строй.

— Вот это я понимаю, — одобрительно сказал Страйк. — Военная дисциплина. Жаль, что она не распространяется на рядовых.

Дверь за Страйком открылась. Он оглянулся. В комнату вошел Тайо, крупный, седовласый, с крысиным лицом, одетый в спортивный костюм ВГЦ, который обтягивал его живот. Увидев Страйка, он остановился.

— Корморан здесь по моему приглашению, Тайо, — сказал Уэйс, улыбаясь. — Присоединяйся к нам.

— Как голова? — спросил Страйк, когда Тайо занял стоячее положение рядом с Джексоном. — Нужно ли накладывать швы?

— Мы говорили о Шери, — сказал Уэйс, снова обращаясь к Страйку. — На самом деле — я знаю, что вам, возможно, будет трудно это понять, Бекка совершенно права в своих словах: Шери сыграла божественную роль, неизбежно трудную роль, в вознесении Дайю как пророка. Если она действительно повесилась, это тоже, возможно, было предначертано.

— Вы же не будете в честь праздника вешать в храме вторую соломенную фигурку для порки?

— Я вижу, вы из тех, кто гордится тем, что не уважает ритуалы, таинства и религиозные обряды, — сказал Уэйс, снова улыбаясь. — Я буду молиться за вас, Корморан. Я говорю это искренне.

— Я расскажу вам об одной книге, которую я прочитал, и которая как раз по вашей части, — сказал Страйк. — Она попалась мне на глаза в христианской миссии, где я ночевал, недалеко от Найроби. Это было, когда я еще служил в армии. Я выпил слишком много кофе, а в комнате было всего две книги, было уже поздно, и я не думал, что успею прочесть Библию, поэтому я выбрал “Кто сдвинул камень?” Фрэнка Морисона. Вы читали ее?

— Я слышал о ней, — сказал Уэйс, откинувшись в кресле и продолжая улыбаться. — Мы признаем Иисуса Христа как важного эмиссара Пресвятого Божественности, хотя, конечно, он не единственный.

— Очевидно, у него ничего не было на вас, — сказал Страйк. — В любом случае, Морисон был неверующим человеком, поставившим перед собой цель доказать, что воскресения не было. Он провел глубокое расследование событий, связанных со смертью Иисуса, опираясь на все исторические источники, какие только мог найти, и в результате обратился в христианство. Понимаете, к чему я веду?

— Боюсь, что нет, — сказал Уэйс.

— Как вы думаете, на какие вопросы хотел бы получить ответ Морисон, если бы задался целью опровергнуть легенду об Утонувшем Пророке?

Три человека отреагировали: Тайо, который издал низкий рык, Ноли Сеймур, которая задыхалась, и Мазу, который впервые заговорила.

— Джонатан.

— Любовь моя? — сказал Уэйс, повернувшись, чтобы посмотреть на лицо на экране.

— Мудрец изгоняет все низменное и деградировавшее, — сказала Мазу.

— Хорошо сказано.

Это заговорил доктор Чжоу. Он поднялся во весь рост и, в отличие от отсутствующего Хармона, выглядел в своей мантии несомненно внушительно.

— Это из И-Цзин? — спросил Страйк, переглядываясь с Чжоу на Мазу. — Как ни странно, у меня есть несколько вопросов на тему деградации, если вы хотите их услышать? Нет? — сказал он, когда никто не ответил. — Тогда вернемся к тому, о чем я говорил. Предположим, что мне захотелось написать новую книгу “Кто сдвинул камень?” Под рабочим названием “Зачем грести в Северное море в пять утра?” Как скептически настроенный исследователь чудесного вознесения на небо Дайю, я думаю, что начал бы с того, как Шери узнала, что Джордан Рини проспит то утро. Затем я стал бы выяснять, почему на Дайю было платье, которое делало ее максимально заметной в темноте, почему она утонула точно на том же участке пляжа, что и ваша первая жена, и — параллели с “Кто сдвинул камень?” здесь налицо — я хотел бы знать, куда делось тело. Но, в отличие от Морисона, я мог бы включить в книгу главу о Бирмингеме.

— Бирмингем? — повторил Уэйс. В отличие от остальных присутствующих, он все еще улыбался.

— Да, — сказал Страйк. — Я заметил, что в Бирмингем часто ездили примерно в то время, когда Дайю исчезла.

— И снова у меня буквально нет…

— Вы должны были быть в Бирмингеме тем утром, но отменили поездку, верно? Вы отправили свою дочь Эбигейл в Бирмингем вскоре после смерти Дайю. И, кажется, вас тоже сослали в Бирмингем, не так ли, мисс Пирбрайт? На три года, не так ли?

Прежде чем Бекка успела ответить, Уэйс наклонился вперед, сцепив руки между коленями, и тихо сказал:

— Если упоминание о моей старшей дочери должно меня встревожить, то вы попали в точку, Корморан. Самое большее, в чем меня можно упрекнуть относительно Эбигейл, это в том, что я избаловал ее после ужасной смерти ее матери.

Невероятно, по крайней мере, для Страйка, которому было трудно плакать в крайних случаях, тем более по заказу, но глаза Уэйса теперь наполнились слезами.

— Жалею ли я