– Ни малейшей разницы не вижу, – нахально заявил опоссум, придвигая стул поближе. – Совершенно надуманное различие. Всё это просто разные приёмы химеризации.

– Опять вы за своё! – дёрнулся утконос, и до кота наконец дошло, что почтенный утконос с опоссумом – давние знакомые и столь же давние оппоненты. – Химерой можно считать только организм из генетически разнородных клеток! Манипуляции с генетической цепочкой не делают его химерой! Вы просто неграмотны, Демьян Демьянович!

– А вы к нам суровы, Ф-фока Евстаф-фьевич! – опоссум, произнося имя оппонента, дважды фыркнул. – Вот только забыли одно маленькое обстоятельство. В большинстве случаев разные ткани метилируются по-разному. А это значит, что цепочки разные, и мы имеем дело с химерой. Как правило – секториальной или периклинальной, – добавил он специальным обидным тоном.

– Цепочки изначально тождественны! – завёлся утконос. – Метилирование не делает организм химерой! По определению!

– Ах по определе-е-ению! – гуняво протянул опоссум. – Ну тады ой! Кто мы такие, чтобы против определе-е-ений! А всё-таки: ежели вы в разных тканях отключаете гены в разной последовательности, то де-факто получаете разные цепочки! И как же это вы опишете генетическую карту такого организма?

– На макроязыке секвенсора – без проблем, – заявил утконос, нервно подрагивая клювом.

– Ага! – торжествующе распушился опоссум. – То есть вы рассуждаете как технарь-оператор! А не как учёный! Вам звание не жмёт?

– Извольте отвечать за свои слова! – утконос вытянул шею. – Вы, не имея за душой ни одного серьёзного результата, смеете мне тут…

– Фак’ Евстафы-ыч! – позвали от входа. – Велено передать! Конопушкин приехал, образцы привёз!

– Бегу! – закричал утконос. – Я вам этого не забуду, Демьян Демьяныч, – пообещал он опоссуму, вставая и вытряхивая из кармана жилетки какую-то мелочь.

– Да пожалуйста, сколько угодно, – презрительно заявил опоссум, за которым осталось последнее слово.

Спящий зебу пошевелил ушами и снова отрубился. Опоссум посмотрел на него, но будить не стал, а зачавкал лапшой.

Зебу тем временем приоткрыл один глаз и уставился на кота. Глаз был мутный, нечистый, с кровянкой.

– Пардоньте, уважаемый, – выговорил он с трудом, но чисто, – вы это… того?

– Того, – сказал кот. – И сего. Я со смены. Тут недавно.

– А-а, – понял зебу. – Со смены, значит… Чайком белым угостишь? Я завтра… послезавтра, – поправился он, – отдам. Душа просит. Я сегодня это… совсем.

Кот сопоставил. «Чаёк» и «душа» как-то не вязались, как и тема угощения. Правда, словцо «белый» вносило некоторую ясность.

– А почём здесь? – наконец задал он вопрос, который обычно прояснял ситуацию.

– Поллитра сороковник, – вздохнул зебу. – На медицинском делают. Ну так чего? Угостишь?

Кот решил, что усталый и поддатый лаборант с пониженной бдительностью может рассказать что-нибудь ценное.

– Давай, что ли, – кот достал соверен. – Пиво тут есть?

– Пиво тут рядом, в палатке, – обнадёжил зебу, глядя на соверен осмысленно и алчно. – Пять сольдо кружка. Пронесу.

– Тёмное? – уточнил кот.

– Найдём, – обнадёжил зебу. – Давай, ща сгоняю. Мне пройтись надо. Я… это самое.

– Да уж вижу, – сказал кот, отдавая деньги.

Зебу появился минут через десять, с канистрой. Входная мышь глянула на него с крайним неодобрением, но пропустила. Похоже было, что здесь его знают давно и основательно.

Потолкавшись у прилавка, зебу получил железный чайник, а также два не очень чистых стакана. Всё это он каким-то образом донёс до котиного столика, взгромоздился на табурет и тут же присосался к носику. По выступившим слезам на воспалённых очах его можно было догадаться, что не чай он пьёт.

В чайнике и впрямь оказалась водка. Кот решил от неё дистанцироваться, зато пивасика хлебнул с удовольствием.

Зебу, выпив, стал разговорчивее. Баз, конечно, понимал, что эффект этот мимолётен – и скоро собеседник свалится. Поэтому Базилио решил не тормозить и завёл разговор о мерах безопасности в Институте.

Как ни странно, зебу активно подхватил тему. И вывалил на кота всякие нерадостные новости.

Оказывается, в последнее время – где-то с начала октября – начались устрожения режима. Число постов и проверочных пунктов увеличилось, а главное – охранники стали как неродные. Если раньше они смотрели на сотрудников без подозрения, ограничиваясь выборочным обнюхиванием, то теперь со всех требуют пропуска, разрешения и тому подобные документы. Кроме того, они взяли манеру совать нос в личные вещи.

Зебу всё это категорически не нравилось. Во-первых, он имел привычку тырить на рабочем месте всякие ништяки, в чём без стеснения и признался. В-вторых, его шеф – тот самый утконос – принципиально никаких документов с собой не носил, полагая, что его должны узнавать и привечать honoris causa. Вчера вечером из-за подобной коллизии почтенного Фоку Евстафьевича не пустили в препараторскую, из-за чего критически важный эксперимент задержался на четыре часа. И если дело дальше так пойдёт… – тут зебу наконец положил буйну голову на стол и дал храпака.

Базилио подумал, стоит ли тормошить непутёвого лаборанта и требовать сдачу, которую тот зажилил. Решил, что нуёнах: лучше остаться друзьями или хотя бы иметь повод что-нибудь попросить у зебу в будущем, мало ли как оно сложится. Перебрался обратно за свой столик, дохлебал кружку. Сходил к стойке, взял стакан настоящего чая – горячего, с сахаром и лимоном. Чай после пива пошёл туговато, но подступающая усталость малость отодвинулась.

Кот сидел в задумчивости, крутя так и этак ситуацию. В голове сгустилось неприятное чувство некстати взятого фальстарта. Нет, уходить от Зойки надо было в любом случае. И всё-таки – быть совсем рядом с целью и нарваться на приступ административной активности местного начальства было обидно. Кот рассчитывал проникнуть на территорию ИТИ сегодня же. Вместо этого придётся заняться поисками какой-нибудь базы неподалёку и думать о планомерной осаде…

Он зевнул, ковырнул вилкой холодные мозги. Те безмолвствовали, неспособные породить ни единой мысли.

У стойки завели патефон. Заиграла тихая, незнакомая музыка. Коту она понравилась, потому что ничему не мешала.

– Соль-ре ре-ре соллль-соль! – ре-си-соль-ре-дооооо… – спел саксофон и принялся развивать ту же мысль октавой ниже.

Между последним «до» и первым «соль» в столовку вошла она.

Впоследствии Базилио неоднократно пытался вспомнить, какой она тогда ему показалась. Кажется, никакой. Просто небольшая лиса с опущенными ушками. На ней был старый лабораторный халат с жёлтыми пятнами от реактивов. Она спросила чая и устроилась за столиком, где раньше сидел утконос.

Кот продолжал размышлять. В принципе, если припрёт, он вполне может пару дней переночевать под кустом. Благо, энергии тут хватало: Баз чувствовал постоянное, ровное, не прерывающееся тесла-зацепление. Электричества здесь было море разливанное, хоть ешь его… – кот не додумал: мысль свернула за угол и пропала. Зато возникла другая, довольно странная – поскольку имела общий характер, что коту, существу конкретному, было несвойственно.