– Но он мертв.

– Нового Верховного.

– Так его еще не выбрали!

– Ну да, все немного странно, – признал Гокс. В тусклом свете, проникавшем сквозь приоткрытую дверь, девочка видела, как он покраснел, словно осознав, насколько все чудно. – Вообще, не бывает так, чтобы Верховного не было. Мы просто не знаем, кто он такой. Я хочу сказать, он жив и он уже Верховный – прямо сейчас. Только его должны найти. Итак, там его покои, и потому отпрыски и визири желают присутствовать, когда будет решено, кто он такой. Даже если его самого не будет в комнате.

– Бессмыслица какая-то.

– Ничего подобного, – возразил Гокс. – Так работает государство. Все в подробностях описано в кодексах и… – Он умолк, когда Крадунья зевнула. Азирцы бывали по-настоящему нудными. Но этот, по крайней мере, понимал намеки.

– В общем, – продолжил Гокс, – все те, кто в садах, надеются, что их вызовут на личное собеседование. Но до этого может и не дойти. Отпрыск не имеет права быть Верховным, потому что он слишком занят тем, что посещает и благословляет деревни по всему королевству. Но визирь может, и у них традиционно самые хорошие заявления. Обычно одного из них и выбирают.

– Покои Верховного, – догадалась Крадунья. – Туда понесли еду.

– Ты как-то неровно дышишь к еде.

– Я собираюсь съесть их ужин, – сказала она тихо, но уверенно.

Гокс потрясенно моргнул:

– Ты собираешься… что сделать?!

– Съесть их еду, – повторила она. – У богатеев самая вкусная еда.

– Но… в покоях визирей могут быть сферы…

– Хе! Я все равно потрачу их на еду.

Красть обычное было неинтересно. Ей требовался настоящий вызов. Последние два года она только и делала, что выбирала самые неприступные места. Потом забиралась туда.

И съедала чужие ужины.

– Идем, – велела она, выходя за дверь и поворачивая налево, к покоям Верховного.

– Да ты и впрямь чокнутая… – прошептал Гокс.

– Не. Мне просто скучно.

Он посмотрел направо:

– Я пойду в комнаты визирей.

– Как пожелаешь. Но я бы на твоем месте поднялась обратно. У тебя маловато опыта для таких вещей. Если мы разделимся, ты, скорее всего, попадешь в беду.

Он поколебался, а потом шмыгнул в сторону визирских покоев. Крадунья закатила глаза.

– Почему вы вообще отправились с ними? – поинтересовался Виндль, выбираясь из комнаты. – Почему просто не проникли внутрь самостоятельно?

– Тигзикк узнал про эти выборы-шмыборы, – объяснила девочка. – Он сообщил, что сегодня хорошая ночь для грабежа. Я перед ним в долгу. Кроме того, я хотела быть здесь на случай, если он попадет в беду. Возможно, придется помогать.

– С чего вам беспокоиться?

И действительно, с чего?

– Кому-то должно быть не все равно, – пробормотала она и двинулась по коридору. – Слишком мало сейчас тех, кому не все равно.

– Вы так говорите, словно не обкрадываете людей.

– Ну да. Но от этого им не больно.

– Госпожа, странное у вас понятие о морали.

– Не глупи, – бросила Крадунья. – Все понятия о морали странные.

– Пожалуй.

– Особенно для пустоносца.

– Я не…

Она ухмыльнулась и ускорила шаг, направляясь к покоям Верховного. Она поняла, что добралась до них, когда заглянула в боковой коридор и обнаружила в дальнем конце стражей. Ага. Такая красивая дверь точно императорская. Лишь сверхбогатые обзаводились разукрашенными дверьми. Только тот, у кого деньги сыплются из ушей, потратит их на дверь!

Стражники были проблемой. Крадунья присела и еще раз выглянула за угол. Коридор, ведущий в комнаты Верховного, узкий, как переулок. Умно. По такому тайком не проберешься. И эти два стражника не из тех, кто засыпает от скуки. У них на лицах написано: «Мы тут будем стоять и злобно глядеть». Спины такие прямые, словно кто-то им в задницы по метелке воткнул.

Она посмотрела вверх. Коридор был высоким; богатеи любили все высокое. Были бы они бедными, построили бы еще один этаж, чтобы поселить тетушек и кузенов. Вместо этого богачи тратили пространство. Доказывали, что у них так много денег, что их можно транжирить впустую.

Ну как таких не обчистить?

– Вот оно, – прошептала девочка, указывая на небольшой декоративный карниз, который шел вдоль стены наверху. Он был недостаточно широким, чтобы по нему смог пройти кто-нибудь, кроме Крадуньи. Но она-то, к счастью, ею и была. Наверху еще и тень. Люстры здесь висели низко, а зеркала направляли их сферный свет на пол и стены.

– Мы идем наверх, – сказала она.

Виндль вздохнул:

– Делай, что говорю, а не то я тебя подрежу.

– Вы меня… подрежете?

– Именно. – Это ведь звучало грозно, так?

Виндль пророс вверх по стене, создавая для нее зацепки. Лозы, которые он оставил позади себя в коридоре, уже начали исчезать, превращаясь в хрусталь и рассыпаясь в пыль.

– Почему они тебя не замечают? – спросила вдруг Крадунья. Она еще не интересовалась у него этим, хотя они столько месяцев провели вместе. – Потому что тебя могут увидеть лишь чистые душой?

– Вы же не серьезно?

– Серьезно. Так легенды утверждают и все такое.

– О, теория сама по себе нелепая, – возразил Виндль. Он проговаривал слова из лозы, рядом с нею, несколько зеленых жгутиков двигались, точно губы. – Уже хотя бы потому, что вы считаете себя чистой душой.

– Я чиста, – ворчливо прошептала Крадунья. – Я ребенок и так далее. Я так чиста, забери меня буря, что чуть ли не рыгаю радугами.

Виндль снова вздохнул – ему нравилось так делать, – когда они достигли карниза. Он вырос вдоль карниза, сделав его чуточку шире, и Крадунья ступила на него. Девочка осторожно проверила, может ли удерживать равновесие, и кивнула Виндлю. Он протянулся вдоль карниза, а потом повернул в другую сторону, пошел вверх и немного перерос ее. Там он начал расти горизонтально, чтобы дать ей возможность держаться. С дополнительным дюймом на карнизе и опорой для рук наверху, она смогла двигаться боком, прижимаясь животом к стене. Девочка глубоко вздохнула и повернула к углу коридора, где стояли стражники.

Она продвигалась туда медленно, Виндль мотался туда-сюда, давая ей опору для ног и зацепки для рук. Стражники не закричали. У нее получалось!

– Они не видят меня, – сказал Виндль, прорастая рядом с нею, чтобы сотворить новую череду зацепок, – потому что я существую большей частью в сфере Разума, хотя и перенес свое сознание в эту сферу. Я могу сделать себя видимым для кого угодно, если пожелаю, хоть это и нелегко для меня. У одних спренов это лучше получается, у других – наоборот. Конечно, как бы я ни проявлялся, никто не может ко мне прикоснуться, потому что в этой сфере мое тело практически неосязаемо.