мрамора, некоторые выполнены в стиле Древней Греции, другие же испытывали явное влияние Древнего Египта. Один был практически храмом – в полный размер. Художественные стили различных памятников колебались от невероятной красоты до абсолютно возмутительной экстравагантности, а под ними художники, толстосумы, архитекторы и изобретатели лежали теперь мирно и тихо.

Прогуляйтесь по Грейсленду, и вы затеряетесь в лабиринте воспоминаний, в облаке имен, которые никто из живущих уже не сможет соотнести с лицами и обликом тех, кто их носил. Проходя мимо старых монументов, я задумывался, посещает ли их кто-нибудь ныне. Если ты умер в 1876 году, это значит, что сейчас живы твои прапра- или прапраправнуки. Посещают ли люди могилы тех, кто умер так давно?

Нет. Не по личным соображениям. Но это нормально. Могилы не для мертвых. Они – для наших любимых, которые остались жить. Когда эти любимые умрут, когда все жизни, с которыми соприкасался обитатель любой конкретной могилы, прервутся, тогда и цель самой могилы достигнута и завершена.

Думаю, если смотреть на все с этой точки зрения, то человек может украсить свою могилу огромной статуей или превратить ее в гигантский храм. По крайней мере, людям будет о чем говорить. Хотя, следуя подобной логике, на моей могиле, когда умру, нужно будет поставить «американские горки» или «чертово колесо». Тогда даже после смерти моих близких люди смогут развлекаться долгие годы.

Конечно, для этого понадобился бы участок побольше.

Моя могила оставалась до сих пор открытой – яма в земле шести футов глубиной. Моя старинная противница купила ее для меня в качестве прелюдии к убийству. Могила не обвалилась, хотя и должна была. Видимо, противница использовала какой-то механизм, удерживающий ее от обрушения и позволяя (нелегально) оставаться нетронутой, потому что когда я пришел туда, то застал ее такой же зияющей и пугающей, как обычно. Холодок прокатился по моей спине, когда я читал надпись на своем надгробии.

Это было красивое изделие из белого мрамора, инкрустированное позолоченными буквами и золотом пентаклем:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО

– Что ж, – пробормотал я, – один раз наверняка. Но, думаю, мне придется сделать еще раз, чтобы засчитали как два из трех.

Я огляделся по сторонам. Я прошел мимо нескольких групп, у которых, вероятно, был Хеллоуиновый тур с привидениями, а также стайки ребятишек в дорогих черных костюмах и пугающем гриме, курящих сигареты и пытающихся выглядеть знатоками этого мира. Пара людей постарше, похоже, действительно навещала могилы, укладывая на них свежие цветы.

Я задумчиво постоял над своей могилой, выжидая, пока никто не будет смотреть в мою сторону. Затем я прыгнул в нее. Мои ноги погрузились в дюймовый слой воды и в шесть дюймов грязи – из-за продолжавшегося дождя.

Я пригнулся пониже, убедился, что меня никто не видит, и снова полез в свою сумку.

Мои руки тряслись так, что открыть сумку с первой попытки не удалось. Дело было не в холоде. И даже не в том, что я стоял на дне собственной могилы, – черт подери, в дни моего призрачного существования моя могила была самым спокойным местом на всем свете, и это чувство еще оставалось. Но поймите меня правильно: желания умереть у меня не возникало.

Страшным было представление о том, что случится со всеми людьми, которые мне дороги, если я умру в ближайшие несколько минут. Если я окажусь прав, следующее интервью может дать мне все, что требовалось. Если только я не… наверное, я мог рассчитывать на то, что не стану трупом. Однако во мне продолжало стойко держаться поганое чувство, что чародеи, разозлившие существ такого уровня, вряд ли получат что-нибудь приятное и милое.

Приготовления я проделал быстро. Земля и вода здесь были повсюду, без проблем. Оставалось надеяться, что этого количества воздуха хватит для призывания. А вот огонь стал бы проблемой, если бы я не спланировал все заранее. Мне требовалось что-то, что представляло бы еще одну первичную силу, что-то, что призовет именно то существо, которое мне было нужно:

Смерть.

Если работа над заклятием из своей собственной могилы в долбаный Хеллоуин – недостаточно смертельное занятие, то я не знаю, что и сказать.

Я встал на одну ногу, затем жестом и словом заморозил почти всю воду в могиле. Потом поставил ногу на лед и подтянул вторую ногу из той области, где по большей части оставалась слякоть. Я заморозил и ее тоже. Проблем с удержанием равновесия на льду у меня не возникло, точнее, я слегка поскользнулся, но тело тут же выправилось так естественно, словно мелкие камешки под ногами превратились в гравийную дорогу. И все дела.

Когда вода как следует замерзла, я достал свой остальной реквизит: бутылку растительного масла, нож и спички.

Я взял нож и сделал широкий надрез на коже левой ладони, в мясистой ее части между большим и указательным пальцем, поверх старого шрама, где я когда-то был ранен по воле Королевы фэйри. Пока надрез набухал и начал кровоточить, я потянулся и срезал прядь волос тем же ножом. Взяв прядь, я обмакнул ее в свежую кровь, чтобы волосы держались вместе, потом положил ее на лед. Еще немного смерти – на всякий случай. Затем я выполнил маслом круг вокруг волос и крови и быстро поджег их спичками.

Огонь и вода шипели и плевались, а ветер стонал над моей могилой. Я разбросал руки в стороны, закрыл глаза и произнес выбранное мною заклинание, наполнив своей волей голос.

– Древняя старуха, предвестница! – начал я. Затем, возвысив голос, продолжил громче: – Длиннейшая тень! Темнейший сон! О ты, бесконечно голодная, с железными зубами и с безжалостной челюстью!

Я вложил в слова еще больше ветра и воли, и от этого моя могила задрожала изнутри.

– Я Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, и мне нужно говорить с тобой! Атропос! Скульд![40] Мать-Зима, я призываю тебя!

Я выпустил всю до сих пор сдерживаемую энергию в свой голос, и, когда он загремел, я слышал птиц, срывающихся со своих мест, где они обустроились, по всему кладбищу. Раздались крики и возгласы удивления со стороны туристов, либо готов, либо тех и других. Я сжал зубы, надеясь, что они не станут приближаться ко мне. Быть убитым Матерью-Зимой – это совсем не то же самое, что быть убитым Титанией. Это может произойти размашисто и неопрятно – собственно, не битва, а классическая бойня.

Если бы Мать-Зима появилась и захотела убить меня, я, вероятно, просто рассыпался бы в прах – что-то в этом роде.