начальство на бланке / (Надеемся мы, что навек) / Отстукало: “Пусть на Таганке / Добрый живет человек!”» («Шагают актеры в ряд…», 1971), «Мне, может, крикнуть хочется, как встарь: / “Привет тебе, надежа-государь!”» (набросок, 1975), «Сегодня мы и те, кто у кормила, / Могли б совместно справить юбилей» («Пятнадцать лет — не дата, так…», 1979).

Таким образом, в творчестве Высоцкого наблюдаются две параллельные линии: 1) конфликт поэта и власти, основанный в том числе на конкуренции — кто будет первым (отсюда — сравнение себя с Лениным и другими «отцами-основателями»); 2) стремление к партнерским отношениям с властями (поскольку поэт стремился легализовать свое творчество и вступить в Союз писателей) и желание «достучаться» до них, иллюстрацией чему могут служить многочисленные письма в высокие инстанции и частные концерты специально сотрудников КГБ и ЦК КПСС.

Между тем, несколько приведенных выше цитат, в которых Высоцкий высказывает желание «примириться» с властями, в его творчестве единичны и не влияют на общую картину.

В качестве примера рассмотрим только что упомянутое посвящение к 15-летию Театра на Таганке «Пятнадцать лет — не дата, так…» (1979): «Сегодня мы и те, кто у кормила, / Могли б совместно справить юбилей»[1294] (на тот момент Брежнев находился у власти также в течение пятнадцати лет). Однако весь последующий текст представляет собой обличение «тех, кто у кормила» и описание их репрессий в отношении коллектива театра — например, запреты на зарубежные гастроли: «Мы вновь готовы к творческим альянсам, — / Когда же это станут понимать? / Необходимо ехать к итальянцам, / Заслать им вслед за папой нашу “Мать”». Незадолго до этого была написана «Лекция о международном положении», в которой уже встречался похожий мотив: «Я б засосал стакан — и в Ватикан. <…> Мы им тут папу римского подкинули — / Из наших, из поляков, из славян» («ехать к итальянцам» = «Я… в Ватикан»; «заслать им вслед за папой» = «мы тут им папу римского подкинули»; «нашу» = «наших»). Приведем еще одну подобную перекличку: «[А мы б могли порадовать альянсом] <.. > Заслать к ним вслед за папой нашу “Мать”» (АР-9-40) = «.. Что я бы мог бы выйти в папы римские. / А в мамы взять, естественно, тебя».

Эта мечта Высоцкого о поездке в Италию сбудется в июле 1979 года.

«Везет — играй!» — кричим наперебой мы.

Есть для себя патрон, когда тупик. Но кто-то вытряс пулю из обоймы И из колоды вынул даму пик.

Здесь обыгрываются история с постановкой Юрием Любимовым оперы П.И. Чайковского «Пиковая дама» в Париже и разгромная статья дирижера Большого театра СССР Альгиса Жюрайтиса «В защиту “Пиковой дамы”»[1295]. Как вспоминает один из авторов постановки Альфред Шнитке (двумя другими соавторами были дирижер и композитор Геннадий Рождественский и художник Театра на Таганке Давид Боровский): «Хорошо помню совершенно неожиданное появление Жюрайтиса в театре, приехавшего из Парижа, где он находился тогда на гастролях, и — как я понял позднее — привезшего свою статью. Стоя в коридоре театра, он громогласно ругал новую версию “Пиковой дамы” Любимова — Шнитке — Рождественского, с которой ему якобы удалось познакомиться в Париже. Вокруг него собралась целая толпа любопытных.

Интересная деталь: Жюрайтис приехал тогда в Москву на новом автомобиле, который он только что купил в Париже. Совершенно очевидно, что такой неожиданный и краткий приезд в Москву был специально санкционированной где-то в верхах оплаченной командировкой по доставке статьи.

Что могло стоять за этим? Я уже тогда догадывался. Стоял за этим не кто иной, как Суслов, со всеми его закулисными махинациями. Ведомство Суслова поддержало всю эту интригу»[1296].

Статья Жюрайтиса послужила катализатором новой волны запретов: «После этой публикации советские власти запретили Ю.П. Любимову выехать в Париж, премьера спектакля была сорвана»[1297]. Теперь становится понятной следующая строфа: «Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке[1298], / На вас ушаты вылиты воды. / Прохладно вам, промокшие до нитки! / Обсохните — и снова за труды».

В таком же положении представал лирический герой Высоцкого в «Песне мыши», где на него тоже были «ушаты вылиты воды» в виде разлившегося моря, и в черновиках «Гербария»: «И вдруг — это море около, / Как будто кот наплакал, — / Я в нем, как мышь промокла, / Продрогла, как собака» /4; 102/, «Промок в студеном море я» /5; 365/. Да и в концовке «Песни автозавистника» его поливали грязью: «Ах, черт! “Москвич” меня забрызгал, негодяй!».

Достойным уже розданы медали,

По всем статьям — амнистия окрест.

Нам по статье в «Литературке» дали, Не орден — чуть не ордер на арест.

Речь идет, в частности, о разгромной статье редактора «Литгазеты» А. Чаков-ского «Точки над ь> (выпуск от 8 марта 1978 года). А через три дня в «Правде» появилась статья Жюрайтиса, после чего Юрий Любимов решил обратиться за помощью к секретарю ЦК КПСС Черненко и 15 марта написал ему отчаянное письмо[1299]!

Резонанс от этого скандала оказался столь велик, что отреагировал даже глава КГБ Андропов, направивший 20 марта 1978 года в ЦК КПСС докладную записку[1300].

Тут одного из наших поманили

Туда, куда не ходят поезда,

Но вновь статью большую применили -И он теперь не едет никуда.

Подобным образом охарактеризует себя и лирический герой Высоцкого, который часто оказывается невыездным (вспомним стихотворение «Жил-был один чудак…»): «Мы с мастером по велоспорту Галею / С восьмого класса — не разлей вода, / Но Галя — то в Перу, то в Португалию, / А я пока не еду никуда». Это четверостишие Высоцкий прочитал 18 декабря 1979 года на концерте в московском издательстве «Прогресс» в таком контексте: «Теперь послушайте две шуточных песни. Одна называется так: “Полчаса в месткоме, или Инструкция перед поездкой за рубеж”. Начинается, даже начало песни: “Мы с мастером по велоспорту Галею…”». Далее Высоцкий читает это четверостишие, после чего говорит: «Так что это <он> будет петь. Но вот всё-таки его пустили, этого человека, и, значит: “Я вчера закончит ковку…”»; исполняет «Инструкцию перед поездкой», а следом вторую серию — «Таможенный досмотр», в черновиках которого лирический герой сетует: «Я уж не поеду никуда» (АР-4-217). Как видим, герой стихотворения «Мы с мастером по велопорту Галею…», а также «Инструкции перед поездкой» и «Таможенного досмотра» — это один и тот же персонаж (alter ego автора), но выступающий в разных ролевых ситуациях.

Даешь, Таганка, сразу: «Или — или!».

С ножом пристали к горлу