– И то верно. Самому-то мне охота.

– Ну! Решайся! – подталкивал его к твёрдому ответу Гройорг.

– Я же говорю, охота. Надо попробовать.

– Жду вас на улице, ребятки, – заставил вздрогнуть всю четвёрку разом голос старца, словно из ниоткуда явившийся над столиком.

Ребята вслед за старцем через люк и вниз по лестнице покинули трактир, который отличался от жилищ тем, что шляпка его была просто-таки огромной, как у никем не замеченного перестоявшего подосиновика в сравнении с подосиновичками-подростками, и держала её на себе не только ножка, представлявшая собой толстенный дубовый столб, но и шесть берёзовых подпорок по кромке.

– Давайте знакомиться, ребятки, – живо начал старец. – Тебя как зовут?

– Гройорг я, – ответил Гройорг, просияв оттого, что он оказался первым.

– А тебя?

– Зусуз.

– А тебя?

– Малам.

– А тебя?

– Фелклеф, сын трактирщика Блолба.

– А парень, что меня сегодня поутру на лодке прокатил, стало быть, твой брат?

– Так и есть.

– Ну а моё имя Элэнтэлур.

Разве мог Гройорг ожидать, что услышит сейчас этакое нескладное слово и что в ответ на это слово из него хрипливо выкатится смешок?

– В этом есть доля истины, если принять во внимание ваши имена, – улыбнувшись, сказал старец.

– В чём? – спросил Гройорг, одарив его подозрительным взглядом.

– В твоём смешке. В том, что моё необычное имя могло вызвать в ком-то из вас улыбку. Посему с этого момента моё имя – Элэ. Годится?

– Янтарный Элэ! – прошептал Гройорг.

– Ещё как годится, – сказал Зусуз, и в голосе его промелькнула обида, ведь он тоже подумал: «Янтарный Элэ», но он только подумал, а Гройорг сказал при всех.

– Очень хочется посидеть у реки. Прежде не доводилось мне бывать у бегущей между берегами воды, – сказал Элэ.

Ребята в изумлении переглянулись.

– Давайте спустимся к той иве у изгиба Малгуза, – предложил Малам. – Мы там часто после ужина сидим.

Спускались молча. Элэ вроде как о чём-то размышлял про себя, а ребятам было неловко заговорить с ним: они ещё не привыкли к этому загадочному старцу. Усевшись под ивой, молча смотрели на «бегущую воду». Она, убегая и убегая, почему-то не уносила с собой время (время будто застыло). Может быть, потому, что, убегая, она в то же время оставалась на месте, неизменной, такой, которую не встречаешь и не провожаешь взглядом, а на которую просто смотришь… смотришь, не отрывая глаз…

– Мне подумалось, что я пойму многое, если получу от вас ответ на один вопрос: почему грибы?.. почему вы живёте в рукотворных грибах?

– Из-за хунгов, – начал Малам.

– Точно, из-за них проклятых, – подтвердил Гройорг.

– Отец говорил мне, – продолжил Малам, – что наши далёкие предки не сразу надумали жить в грибах. Сначала они строили дома прямо на земле.

– И мне мамаша про это рассказывала, когда я маленький был, – похвастался Фелклеф.

– Но каждую ночь хунги проделывали дыры в полах и пробирались в жилища. И каждую ночь терзали и пожирали людей. Те же, кому удавалось отбиться и выбежать из домов наружу, пропадали в расщелинах ночи.

– Дубовая ножка гриба хунгам не по силам, её не прогрызёшь и не поломаешь. А из-под земли наружу по ночам они не высовываются: знают, что сгинут. Оттого в грибах можно спать спокойно, – дополнил рассказ Малама Зусуз.

– Хунги – это те, что дырявят землю багровыми мордами? – спросил Элэ.

– А мы их пиками дырявим, – выпалил Фелклеф и обвёл взглядом друзей, ища поддержки, – верно?

– А я им дубинкой, что у меня за спиной, по носу поддаю: они не любят, когда им дубинкой по носу достаётся.

– Не болтайте зря. Хунгов даже взрослым убить трудно, – возразил Зусуз. – Они очень сильны и вёртки.

– Жилисты и толстокожи, – добавил Малам.

– Они убивают пастухов заодно с коровами, – добавил Зусуз, словно тягаясь с Маламом.

– Это правда, пастухам от них достаётся больше других, – согласился Гройорг, припомнив растерзанного не так давно на пастбище пастуха, который жил через гриб от него.

– Скажите-ка мне, ребятки, нападают ли хунги на людей вблизи их жилищ?

– Бывает, подкарауливают по утрам. Если ты так беспечен, что не замечаешь даже руриков, мечущихся над землёй, могут напасть. Рурики-то всегда начеку, – пояснил Зусуз.

– Рурики?

– Это маленькие птички, что гнездятся на ивах подле наших грибов. Они чуют хунгов, когда те продираются на поверхность, но ещё скрыты от глаз землёй, и предупреждают нас об опасности, – пояснил Малам.

– Они будто ныряют с высоты к самой земле и тут же взмывают вверх, – добавил Фелклеф (не хуже же других тот, чей отец дал кров и пищу янтарному старцу, который нынче пытает их). – И так много раз – тут-то и смотри в оба.

– Ежели рурик бесится, хватай пику или дубинку и жди, когда хунги высунут носы, – не без довольства заключил Гройорг: чаще ему доводилось бесшабашно начинать или вставлять, нежели заключать.

– Элэ… ты спросил про багровые морды. Ты уже видел хунгов? – спросил Малам.

– Да, мой юный друг. На пути к Прималгузью я дважды видел их морды, торчащие из земли.

– Ты врезал им палкой? – завёлся Гройорг.

– Они не тронули тебя, Элэ? – высказал свою догадку Зусуз и неожиданно для самого себя прибавил то, что не выходило у него из головы: – Ты не человек?

Элэ остановил взгляд не Зусузе, затем заглянул в глаза трём другим.

– В этом есть доля истины, Зусуз. Я не человек, и хунги не тронули меня, потому что во мне не течёт кровь. И в то же время я человек, потому что плачу, и смеюсь, и могу передать словами, отчего плачу и смеюсь.

Каждый из четырёх друзей исподтишка обтрогал взором янтарного Элэ, словно желая убедиться в том, что он всё-таки не человек: для них это было несомненно более важным, чем то, что он человек.

– Смотрю на милых созданий, что пасутся по ту сторону реки, верчу по сторонам головой, – Элэ повертел головой, – и не нахожу для них подходящих грибов.

Ребята разом покатились со смеху, вероятно, представив, как коровы одна за другой взбираются по лестницам в гигантские шляпки гигантских грибов.

– В этом есть доля истины, – сказал Элэ. – Но кто мне ответит, как они спасаются от расщелин ночи, если не могут отгородиться от них ни стенами жилищ, как люди, ни толщей земли, как хунги.

– Как только дело идёт к ночи, они ложатся на траву и прикрывают глаза своими ушами и так лежат до прихода света, – разъяснил Малам.