ввязываться в конфликт с анжуйцем, он хочет расширить свои земли, чтобы сравниться с великими монархами барселонского дома.

Народ разразился криками:

– А почему приближенные не советовали вступать в войну?

– Новое королевство сделает нас сильнее.

– Если королева Неаполя признает его своим наследником… чем это вообще грозит?

Торговец оглядел толпу с таким видом, будто собирался сообщить важную тайну:

– Надо понимать, кто такие итальянцы. Италия – это раздробленная страна, которая лишена сильной власти, способной подчинить себе всех синьоров и кондотьеров. Они, по сути, такие же авантюристы, как наши альмогавары, – ссорятся и создают новые союзы каждый день. Характер неаполитанцев, генуэзцев, миланцев, пизанцев или венецианцев имеет мало общего с каталонским, арагонским или, тем более, с кастильским. Их знать отлично воспитана, это вежливые, обходительные и образованные – прекрасно образованные – люди. Но за этими достоинствами не кроется ничего, кроме вероломства, жадности и неистовой жестокости.

Воцарилось почти благоговейное молчание.

– Вот, скажем, королева Джованна, – продолжал торговец. – Думаете, она такая же святая, как наша королева Мария, супруга Альфонса? Нет, она предала своего Первого капитана Сфорцу, и он теперь сражается против нее; заключила в тюрьму своего второго мужа, Жака де Бурбона, после того как он обезглавил ее любовника. И между прочим, – заметил торговец, – королева была обручена с родным братом короля Альфонса, но когда Хуан приехал в Неаполь – а ведь уже были составлены брачные договоры! – выяснилось, что она вышла замуж за Жака де Бурбона.

В толпе поднялся ропот, послышались оскорбления. Многие помнили этот эпизод, унизительный для короны.

– Ну, вот Бурбон этот плохо и кончил! – воскликнул кто-то.

– О да, – согласился торговец, – освободившись из тюрьмы, он из страха перед женой-интриганкой бежал во Францию, постригся в монахи и стал францисканцем. – (Раздался смех.) – Теперь королевством правит любовник Джованны, которого она назначила сенешалем. Впрочем, ход с предложением трона для нашего короля не нов: много лет назад ее предшественница, которую тоже звали Джованна, усыновила и назвала наследником деда Людовика Анжуйского, а папа даже короновал его в Авиньоне, однако ему не довелось царствовать. Отсюда и произошла вся эта смута вокруг Неаполя – и поэтому приближенные отговаривали короля Альфонса ввязываться в эту бойню: сущая мышеловка, лучше бы он сосредоточился на защите своих земель, а не воевал за чужие с французами и генуэзцами.

– Бить французских и генуэзских крыс – вот зачем король вступил в войну! – закричал кто-то.

Вокруг раздались одобрительные возгласы.

Уго вздохнул и пошел домой. За ним последовала Катерина. Они все еще не знали, что для них лучше: отсутствие Берната или его возвращение. Смятение только усугубилось, когда Уго на следующий день пошел оплачивать содержание Мерсе.

– Ты знал того человечка, который был поверенным адмирала? – спросил Луис Пелат, тщательно пересчитав деньги.

«Знал?» – изумился Уго.

– Да, я его знаю, – ответил он вслух. – Герао…

– Он покончил жизнь самоубийством во дворце. Повесился на балке.

– Не может быть!

– Может-может, – глумился тюремщик. – Вчера ночью. На балке. Повесился.

Викарий, прокурор и графиня истолковали самоубийство Герао как прямое доказательство того, что мажордом адмирала был причастен к похищению Арнау.

– Измученный грехом и предательством дух побудил его совершить поступок столь же непростительный, сколь и трусливый, – сказал викарий. – Ему никогда не обрести покоя.

– Вот почему он возражал против пытки обвиняемой, – заявил прокурор. – Герао был соучастником.

– Это станет еще одним ударом для Берната, – цинично заметила графиня. – У него не просто похитили сына, но этому содействовал человек, которому он доверял, как никому другому.

В таверне беседа складывалась иначе.

– Не могу поверить, что Герао покончил с собой, – сказала Катерина.

– Я тоже. Его убили. И не сомневаюсь, это дело рук графини и ее папаши, – заявил Уго.

– Почему?

– Они знают, что мы похитили ребенка. Думаю, они пришли к выводу, что нам помог кто-то внутри дворца – а таким человеком мог быть только Герао. Логичное предположение – тем более после того, как он выступил против пыток. Думаю, это стало последней каплей. Если раньше у графини и ее семьи были сомнения, то теперь ситуация прояснилась. Убив Герао, они достигли двух целей: во-первых, устранили того, кто мог рассказать об их кознях Бернату, – ему-то адмирал доверял больше, чем жене, а во-вторых…

Уго не осмелился сказать вслух, что теперь у графини развязаны руки, чтобы потребовать пытки Мерсе.

Это произошло вскоре после того, как стало известно, что король Альфонс одержал блистательную победу в Неаполе. Монарх по-прежнему оставался на Сардинии, но каталонский флот под командованием Берната Эстаньола обратил в бегство генуэзскую эскадру во главе с Баттистой ди Кампофрегозо. Армия высадилась в городе, Людовик Анжуйский бежал в Геную, а войска кондотьера Сфорцы были вынуждены отступить. Адмирал и послы короля с триумфом вошли в Неаполь и заняли Кастель-Нуово, где разместили гарнизон каталонских солдат. Двадцать дней спустя Джованна созвала неаполитанскую знать, объявила, что отныне Альфонс является наследником короны, и даровала ему соответствующий титул – герцог Калабрийский. Замок Кастель-дель-Ово был передан Рамону де Перельосу, которого Альфонс назначил своим наместником в Италии.

Казалось, что дурные вести непременно приходят вместе с победами каталонцев, – тоска и грусть отдельных жизней совпадают со всеобщим городским весельем.

– Твоя дочь перенесла первую пытку, – объявил Жоан Борра, как только к нему пришли Уго с Катериной. – Она не призналась.

Воцарилось леденящее душу молчание. Катерина закрыла глаза. Уго больше не осмеливался задавать вопросы, – кажется, адвокат уже сомневался в том, что содержатель таверны и его странная семья невиновны.

– Что с ней? – проговорил Уго. – Я знаю, что вы не врач, но все же…

– Ее подвергли самой легкой пытке – веревкой.

Уго посмотрел адвокату в глаза, на что осмеливался нечасто. «Так ли это важно? Так ли важно знать, в чем заключается пытка веревкой?» – спрашивал себя Уго. Кары были публичными: четвертование, повешение, бичевание, колодки… Люди все видели. Но пытки не применялись прилюдно, это лишь средство, с помощью которого следствие получает доказательства. Все происходит скрытно: палач и писарь, адвокат и прокурор, судья и преступник. Что это за веревка такая? Уго слыхал об этой разновидности пыток, но…

– И в чем она состоит?.. – спросил он адвоката.

– Руки и ноги оплетаются веревкой, – нахмурившись, произнес Жоан Борра. – Затем ее натягивают как можно сильнее, пока заключенный не сознается. Или пока веревки не разрежут плоть до костей. Их часто посыпают солью, чтобы было больнее…

Уго поднял руку, заставив его замолчать. Катерина стояла рядом, с закрытыми глазами, словно не хотела обращать внимания на то, о чем говорили мужчины, хотя из уголков ее глаз текли слезы.

– Раз она ни