между лопатками темные крылышки от пота, – что она страстное создание. Мне оставалось лишь разбудить ее страсть. И я разбужу, разбужу… Еще до того, как начнут забивать гусей на Михайлов день, клянусь Богом, я всколыхну глубины ее неистовой натуры, как штормовой ветер изменчивую морскую гладь.

– Да, есть. И надеюсь, ваше величество, что вы благосклонно и милостиво примете мои просьбы.

Она пригладила тесный лиф платья. Атлас собирался в блестящие складки вокруг ее грудей, подчеркивая их сладостную прелесть. О прохладная шелковая синева! Какие наслаждения ты скрываешь?

– Вы просите о милости? О нет, ее надо заслужить! – усмехнулся я.

Никакой милости до тех пор, пока я не засну блаженным сном на промокшем от страсти ложе. Никакой милости, пока порочный дневной свет не озарит наш брачный чертог. В тот непристойный день! С его беззастенчивым любопытством и благоприличным освидетельствованием.

– Приходите ко мне в опочивальню сегодня вечером, – жарко прошептал я ей на ухо.

– Нет-нет!

Она вздрогнула и попыталась отстраниться.

Ладно. Ее добродетель намерена выдержать любые удары, и ключ к ее замку предоставит мне только свадебный обряд. Пусть так и будет. Целомудрие превращало ее в старую скрягу с шотландского севера, у которой не допросишься даже снега зимой. Ладно, доиграем до конца сказку о спящей красавице.

– Что ж, всю одинокую ночь придется стонать от мучений любви, – с глубоким вздохом заметил я.

– Не хотелось бы мне быть мужчиной, – улыбнулась она.

«Женщины тоже стонут от желания, – подумал я. – Скоро, скоро вы сами все узнаете».

Но не открыл ей своих тайных мыслей.

– Спокойной ночи, дорогая, – сказал я, невольно прощаясь с ней так же, как с Анной.

А что еще я мог пожелать невинной деве?

Кромвелю я дал определенные указания.

– Вы подготовили документ, который следует отправить на подпись принцессе Клевской?

– Да, ваше величество. Следуя вашим желаниям, я постарался расписать здесь все по пунктам.

Он извлек свиток.

– Если бы тут содержалась истинная причина, то список был бы еще короче.

Этот документ пояснял затруднения… но достаточно ли они важны для завершения нашей игры? Я отложил бумагу.

– Есть еще один вопрос, ваше величество, – радостно заявил Кромвель. – Вопрос, касаемый денег.

Он пристально следил за мной, словно ожидал увидеть, как я пущу слюнки. Неужели все дело в его прозаичной алчности? Такое простое объяснение?

– Распуская монастыри, мы забыли об одном ордене. Рыцарском ордене иоаннитов.

Ах да. Воинствующий монашеский орден защитников Христа. Их изначальная миссия – защита паломников и немощных на пути в Иерусалим. Иоанниты сражались с неверными и понастроили странноприимных домов на всех дорогах в святые места. Никто прежде не делал этого, и их знания и умения оказались востребованными. Неудивительно, что орден стал влиятельным, а потом и богатым. Нынче он имел владения и по всей Европе. У иоаннитов было множество привилегий, и они слыли настоящими рыцарями, впрочем в чистейшем смысле этого слова. Их процветание основывалось на стойкости духа, честности и сострадании.

– …доход в десять тысяч фунтов, – триумфально закончил Крам.

– Но кто займет их место?

– Никто. – Он криво усмехнулся. – В наши дни они больше не нужны.

– Отпала потребность в благотворительности и защите?

– От кого защищать пути в Иерусалим? Возможно, талантам иоаннитов найдется иное применение.

– Но разве им не нужно формальное объединение?

– Изначально понятие рыцарства не подразумевало формального объединения. Все, что требовалось для совершения добрых дел, – храбрость и милосердие. А в наше время это под силу любому дальновидному человеку.

Я тяжело вздохнул. Мне не хотелось соглашаться – признавая его правоту, я словно обрекал на смерть часть своей души.

– Я оставлю вам мои тезисы для изучения, – наконец сказал Кромвель, решительно положив бумагу на стопку обычных, требующих моего рассмотрения документов – они касались арендной платы в Кенте и поставок испанских вин из Аликанте.

После его ухода я внимательно перечитал первый пергамент. В нем лаконично и разумно излагались причины правовой несостоятельности нашего с Анной брака. Подчеркивались также особые привилегии, которые получит бывшая супруга, став «любимой сестрой короля». У нее будет беспрецедентное преимущество над всеми дамами Англии, за исключением королевы (чье имя не указывалось) и моих дочерей. Ей будет предоставлен щедрый годовой пансион в пять тысяч фунтов и две королевские резиденции – Ричмонд и Блетчингли.

Она, в свою очередь, просто подпишет соглашение, признав все его пункты. Затем Анна отправит письмо своему брату, предвосхищая любые сомнения, которые могут возникнуть у него в связи с «ущемлением ее чести». Ей следует заверить его в том, что ее достоинство не пострадало и они с королем Англии пришли к обоюдному согласию.

Соглашение сопровождала лаконичная ремарка Кромвеля: «Вашему королевскому величеству, безусловно, необходимо лично побеседовать по данному делу с членами суда и иностранными послами, а именно сообщить им следующее: „Вследствие внутреннего духовного убеждения в неугодности нашего союза Господу брак между мной и принцессой Клевской так и не завершился консумацией. Святой Дух, Дух истины и мудрости, во всей очевидности, ниспослал нам сие знание, и мы подчинились“».

Как точно, туманно и возвышенно. Но что, если возникнут вопросы? Должен ли король открыть свои сокровенные тайны перед народом? Что могут потребовать мои подданные и какие требования я обязан удовлетворить?

Нет, нельзя подписывать такое соглашение. Завтра утром надо будет еще раз обсудить все тонкости с Кромвелем.

91

В ту ночь я не смог уснуть. Бродя по кабинету (чтобы не будить спокойно посапывающего в опочивальне Калпепера), я поглядывал в окно на освещенные покои Кромвеля. Ходили слухи, что он никогда не спит, и теперь я убедился в их справедливости. Я вышел во двор и направился к его апартаментам. Большие астрономические часы надвратной башни пробили трижды, когда я толчком распахнул входную дверь и очутился в первой приемной. Здесь было темно, но в дальнем помещении мерцал свет. Я двинулся туда, словно бабочка, летящая на огонь.

Из кабинета донесся шум, похоже, Кромвель услышал мои шаги.

– Кто там? – спросил он дрожащим, изменившимся почти до неузнаваемости голосом.

– Король.

Из-за двери донеслись спешные шаги, и на пороге появился облаченный в шелковый ночной халат Кромвель. Он уставился на меня безумным взором.

– Я увидел, что вы бодрствуете, – проворчал я, – и прикинул, что ночью нас некому подслушивать. Хотел поговорить насчет того «заявления», которое я, по вашему мнению, должен сделать.

– Конечно. – Его взгляд заметался по сторонам. – Да-да.

Он отступил, приглашая меня войти.

На письменном столе горели две свечи. Он представлял собой странное сооружение, поскольку столешницей служила изъятая из закрытого монастыря массивная дверь, положенная вместо