И с Соломоном вряд ли доведется встретиться снова. А если и доведется, о чем говорить? Хотелось бы расспросить о житье-бытье, но вряд ли Соломон захочет рассказать человеку, которого считает виновным в смерти своего друга, о старых добрых деньках в Аддис-Абебе и о том, как чернокожие становятся евреями.

Конечно, Гриличу некого винить, кроме себя. На смертную тропу он вступил по собственной воле. Но достойно ли для друга толкать беднягу дальше по этой тропе, коль скоро самоубийство не задалось? И даже не для друга, а просто для порядочного человека? Ведь Грилич, возможно, принял роковое решение, находясь в крайне скверном расположении духа…

Ричи вспомнил о своей маленькой семье, которую он, в сущности, потерял. Мать умерла, отец в Аризоне несколько лет назад переселился в дорогой дом престарелых, сестра учится библиотечному делу в Вассарском колледже; Ричи с ней не видится и не переписывается.

Новая же семья, с появлением Грилича мгновенно образовавшаяся вокруг Ричи, – это странный и волнующий опыт. Избавиться от Грилича значит лишиться и ее.

Внезапно пришла мысль прекратить процедуру, отменить казнь. В его голове хватит места для двоих!

Раввин закончил подпись и взглянул на Ричи, приподняв бровь.

– Ню? – спросил он.

И сделал жест. Свеча вспыхнула и погасла.

Ричи сел в постели. Боже, ну и сон! Он дотронулся до лица – до уже привычного лица Мозеса Грилича.

– Грилич, вы здесь? – спросил Ричи.

Ответа не последовало.

– Грилич? Выходите! Хватит дуться. Давайте поговорим.

Опять никакого отклика.

– Эй, Грилич, – не на шутку встревожился Ричи. – Где вы? Все еще здесь? Ответьте!

– Ой-вей, где же еще мне быть? – прозвучал в голове знакомый голос.

– Господи, ну и напугали же вы меня! А знаете, что мне приснилось? Что нас разводит раввин.

– Разве мы муж и жена, чтобы нас разводить?

– Нет, но мы же так близки! Соквартиранты, соголовники. В каком-то смысле даже ближе, чем муж и жена.

– Эка тебя понесло.

– Грилич, я серьезно! Хочу, чтобы вы остались. Чтобы позвонили Соломону и Эстер и договорились собраться нынче вечером в «Ратштейне».

– Это еще зачем? А, хочешь поговорить с тем румыном, с литагентом. Ричи, где твой здравый смысл?

– Если пойму, что он жулик, ни о чем просить не стану. Но что, если он честный шлемиль? Надо проверить.

– Знаешь, у меня нашлось бы для тебя несколько сюжетов.

– Охотно послушаю.

– Это завтра, – сказал Грилич. – А сейчас как насчет еще поспать?

Ричи буркнул: «Ладно». И снова Грилич уснул почти мгновенно. А Ричи лежал и следил за игрой отсветов на потолке. Наконец задремал. Последней мыслью было, что завтра наступит и для него, и для Грилича.

Два Шекли[107]

Роберту Шекли предложили написать рассказ для антологии, посвященной Порталу, то есть «проходу в чужие загадочные земли, альтернативные измерения, прошлое и будущее и вообще то – не знаю что». Короче говоря, куда душа пожелает. Внешность и внутренность Портала, как и все, что лежит за ним, Шекли вправе придумать сам. Едва ли можно найти более приятную задачу для писателя-фантаста.

А Шекли был фантастом не сказать что уж совсем безвестным. На протяжении полувека, утоляя зуд творчества, он изобретал миры, как типичные для жанра, так и совершенно уникальные. Его плодовитый разум пулеметными очередями выбрасывал планеты высших наслаждений вперемежку с планетами горчайших страданий. Не брезговал он и промежуточными мирами бесчисленных возможностей, – мирами, где скука смертная порой ходит рука об руку с волнующим ожиданием.

Когда Шекли только начинал свою карьеру, ему здорово помогало в работе заднее центральное образотворческое шишковидное тело. Эта штуковина появляется у некоторых людей сразу по окончании пубертатного периода; обычно она расположена чуть ниже и правее мозжечковой миндалины. Тому, кто обладает ею, ничего не стоит штамповать воображаемые миры. Но за последние годы этот орган атрофировался и усох, и Шекли остался без важного подспорья.

И будто мало одной этой неприятности, примерно в ту же пору он заинтересовался теорией хаоса, чье пагубное влияние не замедлило сказаться на творимых им фантастических мирах. Особенно трудно было с бифуркациями, каковая концепция особо упирала на то, что отклонения от желанной цели заложены в саму природу вещей. Не меньший вред теория причиняла и тем, что требовала уважения к изначальным условиям, которые нельзя планировать заранее. Стартовав из ложной исходной точки и дойдя до точки невозвращения, вы обеспечили себе неудачу. А избежать этой неудачи невозможно, поскольку статистика против вас: очень уж много во времени и пространстве потенциальных точек, с которых вы можете начать движение, и вероятность выбора правильной крайне мала. Любой конкретный момент может стать начальной точкой пути, который приведет к успеху – но, скорее всего, он приведет к катастрофе, поскольку на него будут влиять неизвестные факторы, и все новые непредвиденные обстоятельства будут требовать коррекции курса. Когда вы отдаете себе отчет во всем этом, вам и работается тяжелее, и результаты не блещут.

Вот и Шекли не мог похвастать результатами своего труда – а все из-за того, что понимал: за какое дело ни возьмись, оно, скорее всего, будет неправильно начато и путем бифуркаций придет к нежелательному финалу. Подобно гомеровской Пенелопе, которая ночью ткала, а днем распускала сотканное, Шекли вечером отвергал то, что успевал сделать за день, – яркие образы, только что восхищавшие его, вдруг становились серыми и скучными.

Однако в этот раз его мог устроить только стопроцентный успех. Дело в том, что у Шекли накопились счета – плоды неосторожности, память о непродуманных решениях и неправильных шагах. Алименты, аренда жилья, отопление, вода, электричество… Уже ревели тревожные сирены, полыхали красные лампы, требуя немедленных мер. Железной поступью приближалась Расплата, эта мрачная громадина, способная одним шевелением пальца вышвырнуть его из квартиры, оставить без сигарет, перекрыть воду, отключить свет… проще говоря, оборвать самое жизнь.

Но не бывать этому! Есть заказ – и это не просто заказ, а лазейка, которая позволит улизнуть от давно подбирающегося грозного рока. Получится рассказ – издатели захотят еще, и еще, и еще. Нужно всего-то-навсего сочинить сказочку про Портал, про лежащие за ним миры, которых желает душа.

И в тот же вечер, хорошенько запасясь сигаретами, Шекли уселся за компьютер и напечатал начало. Он был совершенно уверен, что это неправильное начало. Но с чего-то ведь нужно начинать.

Оторвавшись от работы, Шекли обнаружил, что находится в незнакомой обстановке. Не в своей дымной комнате, а каком-то офисном здании, просторном, с высоким потолком вестибюле. Ноутбук лежал на коленях. Через главные двери входила и выходила уйма