откидываю голову влево, и пулей выбегаю, топая ногами, забираясь по лестнице в свою комнату и плотно прихлопываю за собой дверь. Запыхавшись, стою, прижавшись спиной к двери, и закрываю глаза: «Что это было? Я четко видела и слышала чьи-то шаги. Я не сошла с ума, не сошла! Я слышала его голос, я чувствовала его…» И трех минут недостаточно, чтобы привести в порядок дыхание. Сердце лихорадочно бьется, подстрекаемое страхом. «Но я не должна бояться. Не должна. Это же мой папа… мой папа…»

Еще одна минута времени, отданная на отдышку и осмысление, исчезает. Сдвинув мысль с внутренней комнаты сердца на внешнюю, материальную, я прохожу по центру, сравнивая, что было и что стало с моей девичьей комнаткой, где просыпались мечты. Сломанное окно. По прихоти ветра пляшущие шторы. Толстые слои пыли на столе, на шкафу, заметенные, будто снегом. Подоконник, ставший желтым, в углах покрытый паутиной, где пару паучков еще строят серебряные цепи, облеплен всевозможной мертвой мошкарой и покрытый ржавыми кругами. Дышащий безмятежным покоем мой уголок превратился в нору, куда свободно проникает вся живность. Сам вид комнаты, на которую обрушился ураган эмоций, в тот роковой день, когда я с лихорадочной злостью и исступленным отчаянием собирала вещи, совершенно не думая о них, намеренно разбивая или ломая всё, что попадалось под руку, неизменен. Он замер в неподвижности — откинутые джинсы, юбки, кофты, раскинутые по разные стороны, рассыпанные под столом предметы: порванное жемчужное ожерелье, маленькими бусинками лежащее змейкой по коврику для ног, разбросанные ручки, потекшие чернила, которые черными кляксами сгрудились по поверхности стола, карандаши, резинки для волос, опрокинутая настольная лампа, валявшаяся ближе к окну. Переведя взгляд на свое теплейшее место сна, озаренное косыми лучами солнца, я припоминаю сладостные часы… Как в одно прекрасное летнее утро, золотое утро детства, лежа и читая книгу, я поглядывала время от времени на плывущие облака… И созерцала пробуждающийся мир, как и любовь, первый трепет от которой вызывал смуту и биение сердца. Нежащие воспоминания о первом любовном свидании, прогулках под звездами, танцах под луной будят мысли, шептавшие когда-то о робком желании сердца. Грезы, заполнявшие тогда мое детское сердце, казались исполнимыми, чарующими. И ни одной мысли не проскакивало о том, что в моей жизни может быть такой круговорот событий…

Случайно метнув взгляд на пол под столом, я охватываю взглядом два прямоугольных конверта. Нагинаюсь, поднимаю. На одном в углу отметка — Дорогой Анне, на другом — Любимой Марии. Приподняв один конверт вверх, к свету, в нем поблескивает свернутый лист бумаги. Это письма двум женщинам от отца? Мне нужно им передать. Что же отец написал в них? Отвлекаюсь на жужжание звонящего телефона, укладывая весточки в сумку.

— Да, слушаю, — отвечаю на вызов от Армандо.

— Слушай внимательно, девица, — раздается угрожающий мужской прокуренный голос, сопровождающийся какой-то возней, скрежетом, падением. Я отслоняю телефон и перепроверяю. Высвечивается Армандо. Но это не он. — Тебя я засек, знаю в лицо того, кто подстрекает старичков по полицейским участкам бегать. Ты и мою «вишенку» себе захапала. И окружила двор копами, чтобы я не приближался к ним. Такое я не прощаю. Один уже в ответе. Следующие Армандо и Анхелика. Ты будешь последней, но удар по тебе будет сильнее во сто крат. Никто тебе не поможет. Мало вам, значит, лишений. Их будет больше. По-хорошему отдать мне мое — не желаете, поэтому сами засели в такой терновый куст…

«ВИШЕНКА»? Мэри. Это Мэри.

— Кто вы и что вам надо? — со страхом произношу я, начиная переживать. Это не тот ли самый человек, что подставляет Даниэля? Почему он звонит с телефона Армандо?

— Я…

— Так и знала, что ты здесь! — неожиданно вламывается мама, и я подпрыгиваю на месте, не расслышав слова говорящего, который уже через три секунды сбрасывает трубку.

Укоризненно взглянув на меня, она продолжает, приближаясь:

— Вот и папаша твой. Позорище! Спился до того, что печень разъело. Угробил сам свою жизнь! Стыдно перед соседями, — с нее проносятся ядовитые ремарки. — Все сторонние на похоронах обсуждали нашу семью… Из-за него на нас косо глядят! Только из-за него! Никогда не думала, что буду так радоваться его смерти. Было бы еще лучше, если бы его жизнь заставила посильнее страдать, чтобы подольше помучался в болезнях, а то быстро его освободили от мучений. Меня он обманывал с твоего рождения! Нечестно! Не поровну получается!

Уставившись пустым взглядом в потолок, меня колотит нервная дрожь от этого трепа. Не заслужил отец таких слов. Я виню слабоволие, что сейчас не могу высказать матери то, что накопилось, ибо и мыслями я еще и о состоянии Армандо, Анхелики, Даниэля и Мэри. Вдруг маскировавшийся уже что-то сделал с ними?

В голове — кипишь.

«Не зря я купила билет на вечерний рейс. Хочу долететь в уединении. И утром уже буду у них».

«Надо дозвониться до Анхелики после ухода мамы».

«И… обстоятельства снова образовали иную картину… Я не оставлю эту семью, пока в их доме не будет прежнего домашнего покоя. Под угрозой безопасность не только Даниэля, но и ни в чем невиновной малютки Мэри».

«Тайлер уже занимался расследованием по этому делу. Они с Джексоном не откажут им в помощи».

Заняв место напротив меня, мать, демонстративно сложив руки на груди, важничает:

— Я его и вывела в люди, и помогала с работой, готовила, день и ночь стояла у плиты, и словом плохим редко его попрекала! Боялась свое мнение сказать, а он!.. Он превратил в ничтожество себя, нас и наш дом!

Выказывая сдержанность, пробуя чем-нибудь занять свои руки, я открываю ящик письменного стола и вытаскиваю из него свои старые дневники, чтобы забрать их с собой. Разобиженная, с силой захлопывает шкаф ногой, чуть ли не вырывая мне руки; я помалкиваю.

— Ты что, игнорировать меня взялась? — Мать оскорбленно поджимает губы и буравит меня взглядом, созывая на инквизиторский допрос. Со скорбной миной я опускаю глаза на взятые записи. — Считаешь, что я не права? А не забыла ли ты, чтобы из-за твоего папеньки мы уехали в никуда, без всего, в неизвестность? Нас никто там не ждал в чужой стране! Ты забыла, как мы в первое время голодали, когда не хватало денег? Ты забыла, как долго нам пришлось жить в одной коморке, пока мы не нашли квартиру? Пока ты пропадала и веселилась в агентстве, ходила на каблучках, я умирала от боли… — Веселилась? Вот такого представления она обо мне, когда мы наедине с ней? Да я из кожи