строительством дорог в Рейхе. Ежемесячно он отсылал семье практически всю зарплату — запросы-то у него были минимальные, ну, разве что по выходным сходить с приятелями в таверну ближайшей деревни и надраться там пивом до поросячьего визгу. Среди молодых рабочих он, без сомнения, лучше всех переносил алкоголь и пару раз даже поучаствовал в спонтанно организованных конкурсах из серии «кто выпьет больше за меньшее время». Но алкоголь не особо ему нравился, или не нравился больше еды, и однажды, когда их бригада вкалывала рядом с Берлином, он сослался на болезнь и сбежал оттуда.

В большом городе он без труда разыскал Хальдера и заявился к нему в дом, прося о помощи. Тот устроил Райтера на работу продавцом в канцелярском магазине. Тогда Ханс жил в доме, населенном сплошь рабочими, — там ему сняли койку. В комнате, помимо него, проживал мужик лет сорока, работавший ночным охранником на фабрике. Его звали Фюхлером, и он страдал от болезни (вероятно, невротического происхождения, как он сам думал), из-за которой по ночам мучился от ревматизма и не только — то сердце подводило, то астматические приступы начинались.

Они с Фюхлером виделись редко, и это понятно — один работал по ночам, а другой днем, но, встретившись, прекрасно общались. Как признался сам Фюхлер, он давным-давно состоял в браке, и у него родился сын. В возрасте пяти лет мальчик заболел и вскоре умер. Фюхлер не сумел оправиться от смерти сына и через три месяца траура (он держал его, запершись в подвале своего дома) покидал в рюкзак кое-что из вещей и сбежал, не сказав никому ни слова. Какое-то время бродил по дорогам Германии, живя подаянием или дарами счастливого случая. Через несколько лет пришел в Берлин, где друг узнал его на улице и предложил работу. Друг этот, ныне уже покойный, работал инспектором на фабрике, где Фюхлер трудился охранником. Фабрика (не такая уж большая) долгое время выпускала охотничье оружие, но ныне перестроилась и производила винтовки.

Однажды вечером после работы Ханс Райтер обнаружил охранника Фюхлера в постели. Женщина, что сдавала им комнату, прислала наверх тарелку супа. Ученик продавца писчебумажного магазина тут же понял: жить его соседу по комнате осталось недолго.

Здоровые люди стараются не общаться с больными. Это правило применимо во всем мире. Но Ханс Райтер оказался исключением. Он не боялся ни здоровых, ни больных. Ему никогда не досаждала скука. Он был услужлив и очень высоко ценил — ах, какое это размытое, какое пластичное и зачастую изуродованное понятие! — дружбу. Кроме того, больные зачастую интереснее, чем здоровые. Их слова (даже тех, что способны лишь нечленораздельно бормотать) всегда важнее слов здоровых людей. А кроме того, каждый здоровый человек в будущем обязательно превратится в больного. А представление о времени? Ах, представление о времени больных, какое сокровище, укрытое в пещере среди пустыни! Кроме того, больные по-настоящему кусаются, в то время как люди здоровые только делают вид, что кусают, а на самом деле лишь воздух жуют. А кроме того, кроме того, кроме того…

Перед смертью Фюхлер предложил Хансу, если тот пожелает, заступить на свое рабочее место. И спросил, сколько тот получал в магазине. Ханс ответил. Сумма была мизерной. Тогда Фюхлер написал рекомендательное письмо для нового начальника, в каковом брал на себя всю ответственность за поведение юного Райтера, которого, как он написал, знал, сколько себя помнил. Ханс думал об этом в течение целого дня, разгружая коробки с карандашами, и коробки с ластиками, и коробки с блокнотами и подметая тротуар перед магазином. А вернувшись домой, сказал Фюхлеру, что да, он бы переменил место работы. Тем же вечером Ханс приехал на ружейную фабрику (та находилась в пригороде), и после краткого собеседования они с начальником пришли к соглашению: у Ханса будет испытательный срок — две недели. Вскоре Фюхлер умер. Ханс не знал, кому отдать личные вещи покойного, и оставил их себе. Пальто, две пары обуви, шерстяной шарф, четыре рубашки, несколько футболок, семь пар носков. Бритву Фюхлера он подарил хозяину дома. А под кроватью он обнаружил картонную коробку с романами о ковбоях. И тоже оставил себе.

С того времени у Ханса Райтера стало очень много свободного времени. По ночам он обходил выложенный брусчаткой двор фабрики и холодные коридоры между длинными залами с высокими окнами (стеклянными — чтобы через них внутрь падало как можно больше солнечного света), по утрам покупал завтрак у какого-нибудь разносчика, колесившего по рабочему району, спал четыре или шесть часов, а потом у него оставался целый свободный вечер: он садился на трамвай и ехал в центр Берлина к Хуго Хальдеру, а уж там они шли гулять или садились в каком-нибудь кафетерии или ресторане, где племянник барона всегда встречал каких-нибудь знакомых и излагал им свои бизнес-идеи, на которые никто никогда не покупался.

В то время Хуго Хальдер жил в переулке рядом с Химмельштрассе, в квартирке, забитой антикварной мебелью и свисающими со стен пыльными картинами; его лучшим другом — кроме Ханса — был японец, что трудился секретарем сельхозатташе в дипломатическом представительстве Японии. Японца звали Нобуро Нисамата, но Хальдер с Хансом называли его Ниса. Ему было двадцать восемь лет от роду, он обладал приятным нравом, всегда смеялся над невинными анекдотами и готов был выслушивать самые завиральные идеи. Обычно они встречались в кафе «У статуи Девы Марии», что рядом с Александерплац, куда Хальдер с Хансом обычно приходили первыми чем-нибудь перекусить — к примеру, сосиской с тушеной капустой, — а потом, через час или два, к ним присоединялся японец — как всегда безукоризненно одетый, — и тогда уж они выпивали по бокальчику виски без воды и льда, а потом бегом покидали заведение, чтобы затеряться в берлинской ночи.

Их праздношатания направлял Хальдер. Они отправлялись на такси в кабаре «Затмение» — пожалуй, худшее кабаре Берлина, где выступали старые и бездарные женщины, что добились успеха, откровенно выставляя на всеобщее обозрение свой позор, и там, несмотря на взрывы хохота и свист, можно было — конечно, благодаря расположению официанта — засесть за дальний столик и спокойно разговаривать. Кроме того, «Затмение» было заведением недорогим — впрочем, во время этих берлинских загулов Хальдер не жалел денег (в том числе и потому, что платил всегда японец). Потом, уже поднабравшись, они направлялись в кафе «Артистическое»: там не пели и не плясали на сцене, зато можно было увидеть некоторых знаменитых художников и — Нисе это очень, очень нравилось — залучить какую-нибудь из этих знаменитостей себе за стол (к тому же Хальдер водил с ними давнее знакомство и с некоторыми даже был накоротке).

Из «Артистического» они, где-то в три утра, обычно