в движение (или сказал, что привел) все свои связи в военной и чиновничьей среде (впрочем, Ханс подозревал, что большей частью все эти связи были воображаемыми и отнюдь не реальными), однако это лишь безмерно рассмешило настоящих моряков, занимавшихся вербовкой в германский военный флот, в особенности тех, кто представлял себе условия жизни подводников и подлинные размеры подводных лодок, в которых парень ростом метр девяносто абсолютно точно оказался бы подлинным проклятием для остальных членов экипажа.

Одним словом, несмотря на все связи, воображаемые или реальные, Ханса самым беспардонным образом отвергли в морском флоте (ему там издевательски порекомендовали пойти в танкисты), и бедняге пришлось удовольствоваться своим изначальным назначением в пехотинцы.

За неделю до отправки в учебную часть Хальдер и Ниса закатили ему прощальный ужин, который завершился в борделе; там они умолили его потерять наконец-то девственность, дабы оказать честь дружеским узам, их соединявшим. Доставшаяся ему шлюха (выбранная Хальдером и, возможно, подруга Хальдера, и, возможно, потерпевшая финансовый крах инвесторша в каком-нибудь из многочисленных предприятий Хальдера) была крестьянкой из Баварии: милая, молчаливая, впрочем, когда она начинала говорить (а делала она это нечасто, из соображений, так сказать, экономии), то оказывалась женщиной практичной во всех смыслах, считая сексуальный, более того, практичность ее граничила с жадностью, что глубоко поразило и оттолкнуло Ханса. Естественно, той ночью он не занимался любовью (хотя друзьям соврал, что да, занимался), но на следующий день снова посетил шлюху, которую звали Анитой. В ходе второго визита Ханс расстался с девственностью и даже сходил к ней еще два раза, достаточных для того, чтобы Анита вознамерилась пространно разговориться о своей жизни и философии, что ее жизнью управляла.

Когда настало время уезжать, Ханс обошелся без компании. Кстати, заметил он про себя: как-то странно, что его никто не провожает на вокзал. С Анитой он простился предыдущей ночью. Хальдер и Ниса запропали с того первого посещения борделя, словно думали, что друг их уезжает на следующее утро, а это не соответствовало действительности. А ведь уже целую неделю, подумал он, Хальдер живет в Берлине так, словно я уже уехал. В результате в день отъезда он простился только с домовладелицей, которая сказала, что служить Родине — большая честь. В своем новеньком солдатском узле он вез лишь несколько перемен одежды и книгу «Некоторые животные и растения европейского побережья».

В сентябре началась война. Дивизия Райтера выдвинулась к границе и пересекла ее, следуя за бронетанковыми частями и дивизиями моторизованной пехоты, что открывали путь. Форсированными маршами они продвинулись вглубь польской территории, без боя и не принимая особых мер предосторожности: три полка перемещались, практически не разделяясь, в общей атмосфере религиозного праздника: словно все эти люди ехали поклониться святому покровителю деревни, а не на войну, где кто-нибудь из них обязательно найдет свою смерть.

Они проехали через несколько сел, никого не грабя, в идеальном порядке, нигде не застревая, улыбались детям и молодкам, а также время от времени встречая мотоциклистов, что летали по дороге, кто в восточном направлении, а кто и в западном, развозя приказы для дивизии или приказы для Главного штаба корпуса. Артиллерию они обогнали. Временами, взобравшись на пригорок, солдаты смотрели на восток, где, судя по всему, должен был находиться фронт, но не видели ничего — только сонный пейзаж, тонувший в летней истоме. А вот на западе они как раз видели тучу пыли, что подняла полковая и дивизионная артиллерия, пытавшаяся их догнать.

На третий день полк Ханса отделился от остальных, направившись далее по грунтовой дороге. Незадолго до вечера они вышли к реке. За той щетинились сосны и тополя, а за лесом, как им сказали, стояла деревня, где закрепилось подразделение поляков. Они собрали пулеметы и минометы, запустили сигнальные ракеты, но ответа не последовало. Две штурмовые роты переправились через реку после полуночи. В лесу Ханс с товарищами слышали уханье филина. Выбравшись на другой берег, они обнаружили деревню, похожую на темный сверток, выделяющийся чернотой на фоне тьмы. Две роты разделились на группы и продолжили движение. В пятидесяти метрах от первого дома капитан отдал приказ, и все бросились бежать к деревне, некоторые даже удивились, обнаружив, что деревня пуста. На следующий день полк продолжил двигаться в восточном направлении по трем разным дорогам, параллельно главному маршруту, которым следовали основные части дивизии.

Батальон Райтера наткнулся на отряд поляков, занявший мост. Им предложили сдаться. Поляки отказались и открыли огонь. После боя, который продлился от силы десять минут, появился товарищ Ханса со сломанным носом, из которого обильно шла кровь. Как он рассказал, они с десятью другими солдатами перешли через мост и дошли до опушки леса. И тут с ветки дерева спрыгнул поляк и набросился на него с кулаками. Естественно, товарищ Райтера не знал, как поступить, потому что в худшем случае — или в лучшем случае, — одним словом, в самом тяжелом случае, он представлял себе, что делать во время схватки на ножах или в штыковой атаке, или даже в бою с применением огнестрельного оружия, но в кулачном бою — нет, никогда. В момент, когда он получил от поляка кулаком по лицу, приятель Райтера, конечно, разозлился, но сильнее ярости было удивление: все это так его ошеломило, что он просто не смог дать сдачи — ни кулаками, как нападавший, ни винтовкой. Ему просто заехали сначала в живот (не больно), а потом дали по носу, и тут он чуть не потерял сознание, и потом, уже падая на землю, увидел поляка, точнее тень поляка, который, вместо того, чтобы довершить дело и убить его, как поступил бы кто-то поумнее, кинулся обратно в лес, и приятель увидел тень одного из своих товарищей, тот стрелял, а потом услышал еще выстрелы, и тень поляка опрокинулась наземь, пронзенная пулями. Когда Ханс и остальные солдаты батальона переходили через мост, на обочине дороги не лежали вражеские трупы, а единственными потерями стали двое легкораненых.

Именно тогда, пока они шли под лучами солнца и под первыми серыми тучами, огромными, нескончаемыми серыми тучами, что обещали памятную осень, и за спиной солдат его батальона оставались деревня за деревней, — именно тогда Ханс подумал, что под формой солдата вермахта носит одежду или пижаму умалишенного.

А однажды его батальон встретился с группой офицеров Главного штаба. Главного штаба чего? Этого они не знали, но то были офицеры Главного штаба. Пока солдаты батальона шли мимо по дороге, офицеры собрались на вершине холма рядом и смотрели в небо, по которому в эту минуту пролетала эскадрилья самолетов курсом на восток — возможно, то были бомбардировщики, а возможно, и истребители, — так