В голову Нариману словно «прилетел» чей-то кулак, и он «поплыл», впал в состояние «грогги», когда и голова ничего не соображает, и сделать ничего не можешь, и даже ноги стали как вареные макаронины. Но перед этим он все же осознал, что девушка на носилках – это действительно его дочь Алмагуль и что пуля снайпера Вахи Чохкиева изуродовала ей руку. Возможно, если кость предплечья перебита, то рука искалечена на всю жизнь. Но эмир Нариман ни в чем не винил Ваху, который только выполнял приказ своего командира. Он винил себя. Однако разве же он мог предположить, что его дочь пожелает свести свою судьбу с местным участковым в звании старшего лейтенанта? Да и сам старший лейтенант разве не знал, что она дочь сирийского полевого командира Наримана Бацаева по прозвищу Волк? Возможно, он специально познакомился с Алмагуль, чтобы выйти на отца, устроить ему ловушку и поймать такую добычу, благодаря которой запросто могут из старших лейтенантов сразу произвести в майоры, минуя капитанское звание. О таких переменах Волк слышал многократно. Старший лейтенант МВД должен думать о своей карьере. И его начальство обязано смотреть за своими участковыми – с кем они якшаются, с кем любовь крутят. Следовательно, руководство районного УВД должно знать, что старший лейтенант имеет или изображает отношения с Алмагуль Бацаевой, дочерью полевого командира Волка. Может быть, руководство и послало специально старшего лейтенанта сюда с конкретным заданием. Это, кстати, можно использовать в будущем разговоре с Гульнарой и с Алмагуль, которую отец обязательно навестит, причем так, чтобы никто в больнице об этом не знал. Нет ничего проще, чем устроить засаду в том старом здании, где располагается районная больница, и именно там схватить Волка.

Эмир в напряжении ждал, когда уедет «Скорая помощь». Он видел, как истерично разговаривает с врачом Гульнара, желающая ехать с дочерью в больницу. Кулаки перед грудью держит сжатыми, словно готовится ими бить врача в грудь до тех пор, пока тот не поймет, что ей надо, просто необходимо ехать. Врач что-то объясняет ей, успокаивает, потом достает из чемоданчика шприц, и вместе с женой они уходят в дом. Возвращается врач уже один, держит около уха телефон. В другой руке шприц. Видимо, поставил Гульнаре укол какого-то успокаивающего средства. Но около машины еще стояли пожилая мать Наримана и его брат Омахан со старшей из своих дочерей. Они что-то спрашивали у санитара, который отвечал очень неуверенно, не слишком понимая, что отвечать. Эмир, устав ждать, уже собрался было рискнуть и перейти дорогу, когда медики, подчиняясь команде врача, сели в машину, задние дверцы «Скорой помощи» захлопнулись с металлическим лязганьем, и машина, резко рванув с места, поехала в сторону райцентра.

После этого эмир Нариман, по-прежнему чувствуя неуверенность в ногах и потому слегка, как пьяный, пошатываясь, двинулся через дорогу. И сразу заметил, как насторожился его брат Омахан, увидев в свете фонаря фигуру с автоматом, смотрящим пока в землю, но имеющим возможность в любой момент быть поднятым. Мать Джавгарат шагнула на газон навстречу вооруженному человеку, престарелая и сильно исхудавшая за семь лет.

– Нариман… – наконец произнесла мать, узнав фигуру даже не глазами, а каким-то внутренним ощущением, а он по ее голосу понял, что она его ждала, что она была предупреждена Гульнарой о его приезде. Мать ждала сына как человека всемогущего, который сумеет все происшедшее отменить и изменить. Она всегда так к нему относилась, всегда верила в его всемогущество. Нариман знал и помнил это.

Сын встретил мать почти на середине дороги и обнял ее, обхватив своими сильными руками, прижал к себе и ощутил тепло ее дыхания. Подошли и брат Омахан с дочерью. Брат протянул руку и слегка наклонился, желая щекой коснуться щеки Наримана, не больше. Но эмир обхватил и Омахана, и его дочь – благо руки имел длинные, как у обезьяны, – и вместе с матерью закрутил их прямо на дороге. Вылетев из рук, упал в газон автомат эмира, а он, сдвигаясь в сторону дома вместе со своими родными, наступил на него ногой в районе приклада, и автомат сам по себе дал короткую очередь, пробивая пулями тонкий металл забора рядом с воротами. Эмир от этой очереди словно очнулся, пришел в себя и отстранился от матери, Омахана и его дочери.

– Нариман, у нас несчастье, – сказала Джавгарат. – Алмагуль кто-то руку прострелил. Ее на «Скорой помощи» в район увезли. Руку теперь отрежут. Так врач сказал.

– Да это и не врачи вовсе были, – заявил вдруг Омахан. – Это «менты» или военные. Тоже мне, целители известные. Они только взятки брать и убивать умеют. Может, настоящий врач посмотрит, и еще не отрежут… А я тебя давно уже заприметил, – сказал Омахан брату. – Видел, как ты из-за угла вышел и за дерево встал. Молил Аллаха, чтобы он надоумил тебя не выходить к машине. Я видел на поясах всех троих пистолеты, а у водителя в кабине короткий «ментовский» автомат. Они бы тебя убили. Они тебя ждали и никак не уезжали. А потом им позвонили, и они уехали. Но я разговор слышал. Правда, только самый конец. Тот, что врачом представился, кому-то в трубке ответил: «Слушаюсь, товарищ подполковник». Он думал, нам всем не до него и не до его разговоров.

– А тебе до него было? – спросила вдруг старая Джавгарат непривычно строго.

– А я все привык замечать, – с вызовом, словно призывом к ссоре, ответил Омахан. – И слышу все, что говорят.

– Ну, хватит! – словно зная, что произойдет дальше, прервал разгорающийся конфликт Нариман. – Что с Алмагуль произошло, мы разберемся. А к вам сын и брат приехал! И муж. Где моя жена? Почему мужа не встречает?

– Ей укол поставили. Она все рвалась со «Скорой помощью» уехать. Спит, должно быть… – сказал Омахан. – И хорошо, что поставили. А то поехала бы с ними, в дороге ее убили бы.

Вместе они двинулись в сторону распахнутых ворот. Дверь дома тоже была распахнута. Только сейчас Нариман заметил, что дом из двухэтажного превратился в трехэтажный – третий этаж выделялся более свежим цветом кирпича и более широкими оконными проемами и значительно расширился. Там, где раньше было пустое место, где эмиру привиделось, как он думал, окно, оно в самом деле было. И свет за шторкой горел. Там, наверное, жила одна из его племянниц, и скорее всего, именно та, что встретила его на дороге вместе со своим отцом. А справа от ворот, где раньше располагались теплицы, теперь стояло одноэтажное здание гаража