сама же ругалась и сама же прощала, как будто другой стороны для нее и вовсе не существовало. Иногда Алексу казалось, что, не будь его рядом, она бы так же спорила со стенкой, ковром или телевизором, выдумывая аргументы уже для них и так же уверенно их опровергая. Иногда он думал о матери — чувствовала ли она это в присутствии бабушки, думала ли она, что если она исчезнет, то ничего, в сущности, не изменится?

— Вот нет уж, хватит. Умерло так умерло. На тебя квартиру перепишу, чтобы и не думал даже. А то я знаю, как будет. Он ко мне на похороны даже не явится, а квартирку делить будет. А мы еще под реновацию, может, попадем.

Алекс ждал развязки, и она последовала. Бабуля всхлипнула.

— Господи, да за что мне эта беда с детьми? Один вражина, другая… — тут же запнулась, бросила на него испуганный взгляд, и Алекс почувствовал, как в воздухе вместе с запахом лекарств и прогорклого масла вновь оказалось это — то, что сопровождало его каждый день — с тех пор как.

Он отшвырнул вилку и скрылся в своей комнате. Полез под матрас, наткнулся на сверток — точно, вот же он. Вышел из дома, нырнул в соседний подъезд, пробрался на крышу и сел на краю. Вытащил пистолет и прицелился по деревьям.

Пиф — и вот мозги вылетают из Антона.

Паф — Пьер падает оземь.

Кто еще?

Мария, Леночка, Другой, Билан, Катя, Соня, Марк…

Мама?

Мама стояла внизу.

Он покачнулся и едва не крикнул, но женщина повернулась — и оказалась кем-то другим, и так оказывалось каждый раз, и все вокруг всегда оказывались другими — даже сам Алекс.

Шел три тысячи шестьсот пятьдесят второй день с тех пор, как Костенко Алена Викторовна, 1975 года рождения, вышла из дома и не вернулась.

Она быстрей — и я быстрей

Первыми выступают Жуки-Быстроноги — состязаются в быстроте бега. Скакуны — в высотных прыжках; за ними: Часовщики — в тиканье, Точильщики — в точенье, Пилильщики — в пиленье; в скрипе — Жуки-Скрипуны, Жужелицы состязаются в жужжанье. Веселые Могильщики тащат длинную гусеницу.

В. Бианки «Репортаж со стадиона Жукамо»

10 лет до

Стадион. По одной стороне трибун неплотно рассредоточились зрители — в основном семейные пары: одни машут детям, другие сидят в телефонах, поглядывая — началось, нет? По стадиону снует журналистка с оператором, снимая, как дети разминаются перед пробегом.

— Леш, давай-ка теперь вон ту подснимем, — кивает журналистка оператору. — Да не эту, а вон ту, красивую, с косичками, — тычет в светловолосую девочку в спортивном костюме цвета морской волны.

Оператор кивает на другую спортсменку, которая попадает в кадр. Журналистка кричит:

— Девочка, эй ты, там. Вот ты, да, слышишь? Отойди, мешаешь.

Темноволосая девочка в серой футболке и трениках бросает на журналистку хмурый взгляд и продолжает разминаться.

— Тебе жалко, что ли? Ой, ну ладно, давай немного вбок уйдем, чтобы эту не зацепить. Так нормально? Поехали. — Она обращается к камере: — Сегодня мы присутствуем на стадионе «Труд», где проводятся окружные соревнования по бегу. Давайте поговорим с нашими юными спортсменами. Как тебя зовут?

— Анюта, — девочка соединяет косички, застенчиво поглядывая в камеру.

— Волнуешься, Анюта?

— Немножко.

— А твои родители здесь?

— Да! Вот мои мама, папа и братик, — кивает на трибуну и машет.

— Подхвати-ка их, — бросает оператору и возвращается к девочке. — Какая вы дружная семья! Что ж, мы желаем тебе победы, Анюта!

Десять девочек выстраиваются в ряд у черты со свежей надписью «СТАРТ». Девочка в серой футболке оказывается рядом с Анютой.

— Приготовились!

Девочки сгибают колени.

— Внимание!

Анюта уже приподнимает ногу, но натыкается на взгляд соседки и убирает обратно к линии.

— Марш!

Девочка в сером сразу вырывается вперед. На трибунах родители и остальные дети кричат, свистят, улюлюкают.

— Катюха, давай! — ревет здоровый мужчина в спортивном костюме.

Катя бежит что есть мочи, но вдруг запинается и падает. Мимо проносится Анюта и корчит ей рожу. Катя вскакивает и ускоряется, но все равно приходит второй.

— Анечка, молодец! — визжит журналистка.

Катя перебегает финишную черту, нагоняет Анюту и толкает ее в спину так, что та падает и расшибает нос. Раздается женский визг:

— Это что такое?! Чей это дикий ребенок?

Все молчат.

35 дней до

Кате хочется спать. Глаза слипаются, голову тянет вниз, шея ноет после тренировок.

— Дмитриева!

Очнулась от окрика и прошла в кабинет. Уселась на стул перед доской с буквами и, не дожидаясь указаний, оттарабанила привычное:

— Н К И Б М Ш Ы Б.

Врачиха, которую между собой они называли Глазуньей, кивала, не отрываясь от карточки:

— Левый.

Катя повторила.

— Правый.

Выдала скороговоркой и отложила дощечку. Уже встала, как Глазунья вдруг изменила своему привычному невмешательству:

— А ну-ка давай предпоследнюю. Обоими.

Катя фыркнула: только время отнимает. Села обратно, бросила взгляд на доску и процедила:

— Б…

А дальше? И? К? Н? Катя щурилась, пытаясь сфокусироваться, но буква продолжала расплываться — как водоросль, которую пытаешься ухватить, а она выскальзывает между пальцами.

Глазунья подняла голову и поправила очки. Шлем на такие не налезет, обзор никакой, вдруг подумалось ей.

Катя часто заморгала и выдавила:

— Б И Ш… М…

Снова И? Не может быть. Тогда К. Точно ведь К. Или Н? Глазунья по-птичьи склонила голову набок:

— Закрывай левый глаз и давай строчку выше.

К или Н? Н или И? Все буквы ее имени будто сливались в единую толщу.

Глазунья процокала:

— Ну что, звезда моя. И ты туда же. Как выпуск, так слепые все.

— Я не слепая. У меня единица. Всегда была.

— Была, — усмехнулась Глазунья и зачастила в карточке. — Да не расстраивайся, может, просто спазм, может, пройдет еще. Минус небольшой, но очки хорошо бы посмотреть.

— Мне не надо очки.

— Не хочешь очки, есть линзы.

— Не надо мне линзы, — Катя процедила. — Я здоровая.

Врач пожала плечами и протянула ей карточку:

— Здоровых среди спортсменов нет. Нагрузку снизь по возможности. Что, всех прошла?

Катя кивнула:

— Вы же допуск подпишете?

— Была б моя воля, никого бы из вас не допускала, —