Мне легко было танцевать Светлану. Я танцевала себя, свой характер, свои волнения и радости, свои утро и день, свое сегодняшнее настроение, свое отношение к ровесникам, друзьям [цит. по: 308, 96].

«Лепешинская, — писали в откликах на спектакль, — создает образ большого сценического обаяния. Ее Светлана — живая, темпераментная и вместе с тем глубокая, вдумчивая девушка. Она трогает своей теплотой, лиричностью, какой-то удивительной ласковостью» [159, 4]. В искусстве строящегося социализма формируется новый имя-образ. «Своей теплотой и лиричностью» он как будто соотносится с образом баллады Жуковского, но в то же время принципиально отличен от него. Имя Светлана приобретает оттенки, противоположные имени, введенному Жуковским. Балетная героиня не только вступает в неравную схватку с врагом и оказывается в этой схватке победительницей. Она «разговаривает» с юношей «как равная с равным, с чувством собственного достоинства, с простотой, типичной в обществе советских людей» [298, 360]. Разрыв между «балладной» Светланой и Светланами — героинями советского времени становится все более и более очевидным.

«Мы Светланой тебя назовем…»

Прежде чем перейти к рассказу о перипетиях в судьбе имени Светлана послевоенного времени, подведем некоторые итоги его истории за первые четыре десятилетия XX века. Первоначальным толчком к превращению литературного имени Светлана в реально бытующее послужила, как мы видели, баллада Жуковского. Возникнув как имя неканоническое (а потому требующее второго, крёстного, имени), Светлана существенно активизируется после Октябрьской революции, в эпоху «антропонимического половодья», неожиданно войдя в ряд новых имен «идеологического звучания» [45, 22]. На рубеже 1920–1930‐х годов это имя обнаруживает явную тенденцию к росту (попутно породив редко, но все же встречающийся мужской эквивалент — Светлан) [см.: 240, 196; 44, 159[69]]. Мощным импульсом к увеличению частотности имени Светлана становится наречение им дочери «великого Сталина». Поколение атеистов и борцов с суевериями, как оказалось, не утратило веры (может быть, тщательно скрываемой или неосознанной) в магические свойства имени: в наречении детей именами «сильных мира сего» просматривается откровенное желание передать новорожденным их качества, жизненную силу, судьбу или же получить их заступничество [см.: 328, 410]. Возможно, сказывалось и стремление приобщиться к этому миру или же показать свою лояльность и преданность ему. Подобно тому, как в XVIII веке именник дворянок отражал рост употребления имен, носительницами которых были царицы (например, имя Екатерина, редкое до XVIII века, вдруг стало распространенным [см.: 213, 134; 219, 40]), так и в 1930‐е годы преданные власти люди, называя своих дочерей, часто отдавали предпочтение имени, которым звалась дочь Сталина.

Мои информантки старшего поколения, родившиеся с начала 1930‐х по начало 1950‐х годов, неоднократно (порою не без смущения) признавались мне, что были названы в честь Светланы Сталиной. Одна из них (1939 г. рожд.) рассказала, что она рано прочла «поэму» Жуковского, «которая грела ее душу», и только «в преклонные года узнала от мамы, что названа была погибшим в Финскую кампанию отцом в честь дочки Сталина. Была обескуражена этим, даже детям своим не сказала».

Светлана 1948 года рождения, моя хорошая знакомая, обстоятельно объяснила мотивировку отца, выбравшего для дочери это имя:

Мой отец был большим поклонником Петра I, считал его великим государственным деятелем. <…> Сталин был в середине сороковых годов для него фигурой аналогичного типа. Поэтому не удивительно, что своего первого ребенка (меня) он назвал именем любимейшей дочери Сталина. Жизнь заставила его пересмотреть свои взгляды <…>. Моя же мама <…>, сирота с трех лет, прожившая тяжелейшее детство на Украине <…>, Сталина не любила и на имя Светлана согласилась лишь потому, что связывала его с солнечным светом и теплом.

Светлана (1963 г. рожд.), рассказывая о своей тезке-тете (1938 г. рожд.), благодаря которой она, возможно, «и получилась Светланой», отметила, что тетина мать в сталинские годы «была супругой крупного партийного начальника и сама, кажется, убежденная сталинистка с твердым характером <…>. Думаю, что она-то как раз не случайно Светланой названа». Самая младшая Светлана из моей «коллекции», получившая имя по дочери вождя, родилась в 1954 году в Резекненском районе Латвии. Только недавно она призналась невестке, в честь кого ее так назвали родители. Некоторые из этих Светлан впоследствии крестились как Фотинии или Фотины. Кстати, и саму Светлану Аллилуеву в начале 1960‐х годов тайно крестил Фотинией священник Николай Голубцов.

Собирая материал для этой книги, я несколько раз встречалась с наличием в одной семье детей, названных именами сына и дочери Сталина — Светланой и Василием (но никогда — Яковом!). Одна из информанток написала мне: «Я знаю семью, в которой дочь назвали Светланой из любви к вождю. В их доме на стене висела фотография Сталина со Светланой на руках. Брата девочки звали Василий!»

Героинь Светлан, обязанных своим именем дочери Сталина, можно встретить и в современной литературе. Так, в рассказе Людмилы Улицкой «Дар нерукотворный», действие которого происходит в послевоенное время, московских школьниц — третьеклассниц-отличниц — ведут в Музей подарков Сталину, где их должны принимать в пионеры. Про одну из девочек, Светлану Багатурия, сказано:

Вообще-то, в классе ее уважали: она была отличница, она была приблизительно грузинка, жила в общежитии Высшей партийной школы, где учился ее отец, а Светланой ее назвали не просто так, а в честь дочки товарища Сталина [339, 172].

В автобиографическом романе Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» (2000) героиню, от имени которой ведется повествование, как и автора, зовут Светланой [см.: 368]. Действие начинается в 1944 году, в момент возвращения из эвакуации в Москву четырехлетней Светланы и ее матери. Мать — взбалмошная дама «из бывших», не умеющая и не желающая приспосабливаться к жизненным обстоятельствам. Отец — писатель, до войны он работал в одном из центральных периодических изданий, теперь же занят писанием романа. Почему единственную дочь (причем для матери вовсе не желанную, о чем она неоднократно заявляет) назвали Светланой, читателю остается только гадать. Здесь могла сказаться и память о «Светлане» Жуковского (бабушка и мать — дворянки и, конечно, знали хрестоматийную балладу), и — что скорее всего — возрастающая мода на имя, которое могло нравиться отцу. Я попросила друзей связаться со Светланой Шенбрунн и спросить, почему ей было дано это имя. Мать, как ответила Светлана, собиралась назвать ее в честь подруги Лидией, чему решительно воспротивился отец, очень не любивший подругу жены. Бабушка имя Светлана в обращении к внучке «никогда не употребляла», что свидетельствует об отношении к нему дореволюционного поколения как к имени «ненастоящему». По мнению же самой Светланы, скорее всего, отец