отвезти, – вызвался Герман, которому чем дальше, тем больше все происходящее казалось странным и неправдоподобным.

Сценарий с таким сюжетом он бы точно забраковал!..

– Не нужно никуда никого везти, – сказала Марина Тимофеевна. – Девочка переночует у нас. У Насти в комнате замечательный диван. Его, правда, нужно разобрать.

– Вас не вызывали к следователю? – спросил Липницкий почему-то у Марины Тимофеевны. – Мы же все в неприятную историю попали!

– Ничего себе, неприятная история! – фыркнула Настя. – Человека убили!..

– Нас пока не вызывали, но Тонечка собиралась следователю звонить.

– Я хотела рассказать про часы, – вмешалась Тонечка. – У Светы Дольчиковой были очень приметные часы, их Настя запомнила. А потом они пропали.

– Они были похожи на мои, старинные, еще прабабушкины. Мы думаем, вдруг это как-то поможет делу. Может быть, найдутся следы.

– Н-да, – сказал Липницкий и поднялся из-за стола. – Нелепица какая-то. Молодая женщина, актриса – и вдруг упала с пожарной лестницы и сломала себе шею. Средь бела дня!

– Ее убили, – отчеканила Настя.

Джессика Костикова слушала с жадным любопытством. Страдания и горести были начисто забыты.

Липницкий подошел к книжным полкам.

– Сколько книг, – продолжал он, не меняя тона. – Целое богатство!.. В моей молодости считалось, что домашняя библиотека – признак интеллигентности. И одновременно зажиточности!.. Хрусталь и ковры просто у зажиточных, а у интеллектуалов еще и книги!

– Так ведь все почти вернулось обратно, Андрей Данилович, – сказала Марина Тимофеевна. – Теперь наличие книг в доме, хоть каких-нибудь, вновь признак интеллекта и богатства хозяев.

– У вас Чехов в сером переплете?

– В сером. Вон он, полное собрание.

– А Достоевский зеленый?

– Зеленый.

– Тогда Толстой, который Алексей, а не Лев, должен быть желтый.

Марина Тимофеевна опять засмеялась и тоже подошла к полкам:

– Каким же ему быть? Конечно, желтый.

Джессика толкнула Настю в бок:

– Чего это они?

Та дернула плечом:

– Выпендриваются они.

– Раньше были подписные издания, – стала объяснять Тонечка. – Продавали подписку на собрание сочинений. Книги приходили в книжный магазин по одной, их нужно было выкупать. И те, старые собрания сочинений у всех одинаковые. То есть одинаково изданные.

– Диккенс болотный такой, как моя машина, – подхватил Герман.

– А Шолохов синий, – вставил Даня.

Еще и он вступил – и ты, Брут! Настя не могла больше выносить этот бред.

Она подбежала к полкам, выхватила том и сунула Липницкому под нос.

– А вот это книга моего отца! – объявила она звенящим голосом. – Он был отличный писатель, самый лучший! Что? Не читали? Только на Шолохова силенок хватило?!

– Настя!

– Ба, отстань! Ты никогда его не любила! Никто из вас его не любил!

Липницкий взглянул на нее, взял книгу, полез в нагрудный карман, достал очки, нацепил на нос и быстро прочел:

– Феофан Конъ, «Ледяная роза Агурии». «По равнине он ехал шагом, опасаясь провалов и трещин. Два голубых солнца, висевших над зубчатыми пиками ледяных скал, заливали мертвенным светом Долину Теней. Так назвали это проклятое место Проводники. Особая каста Проводников ютилась в скальных пещерах, куда никто не знал хода. От страха его тренированная и выносливая хорса щерилась, грызла упряжь, и по всему мускулистому телу время от времени пробегала волна дрожи. Он знал, что хорса предчувствует беду – эти животные обладали телепатическим даром».

Липницкий захлопнул книгу и сказал:

– Дадите почитать?

– Вам понравилось, да?! – просветлела Настя. Покуда он читал, она стояла замерев, только шевелила губами, повторяя за Липницким волшебные слова. – Это же так круто, правда?!

– Твой батька писатель? – вдруг восхитилась Джессика Костикова. – Самый настоящий?! Его прям в книжке напечатали?!

– Да у него много книг! «Братство рапир», «Семь темных всадников», «Каменные кентавры времени» – это он все написал!.. Только я вам книжку не дам, она еще при папе вышла, я не могу дать, вдруг вы потеряете!..

Герман заметил, как переглянулись взрослые – Тонечка и Марина. Ничего хорошего не было в их переглядываниях, только беспокойство и как будто… страх.

Словно они тоже предчувствовали беду, как непонятная хорса из книжки!..

Липницкий вернул книгу на полку.

– Я попрошу помощника, и он мне найдет, – сказал он, словно успокаивая Настю. – Даня, нам пора ехать, теперь уж точно.

– Да мы уж все съели, можно ехать, – согласился Даня.

Никто не засмеялся.

– Я провожу, – вызвалась Тонечка.

– Я тоже поеду, – сказал Герман.

Она кивнула. Ей было не до него.

Липницкие уехали моментально – двери представительской «Ауди» словно сами собой распахнулись им навстречу, Даня плюхнулся на заднее сиденье и прокричал оттуда до свидания, затем сел отец, машина полыхнула фонарями, ходко взяла с места – и как не было ее.

Тонечка и Герман немного постояли, глядя ей вслед.

– Интересные ребята, – заметил Герман в конце концов. – Как-то… неожиданно все вышло. Липницкий собственной персоной!

– Что я Насте скажу? – сама у себя спросила Тонечка. – Столько лет она ничего не знала, и у нас получалось!..

– Что получалось?

Она махнула рукой:

– Жить. А теперь что делать?

Он не стал ничего спрашивать. В конце концов, его решительно не касается, как именно будет жить ее дочь. Вот как она сценарий поправит – это да. Это стоит обсудить. Такой прекрасный предлог!..

Про предлог он тоже особенно размышлять не стал. В его жизни полно женщин, которые нравятся ему. Просто нравятся!

– Жду вас завтра у себя в кабинете, – сказал Александр Наумович деловым тоном. – Все решим и обсудим.

Тонечка вздохнула – тяжело.

– В котором часу?

– Давайте в одиннадцать. Пропуск на этаж вам закажет моя приемная.

Вскочил в свою высоченную машину и уехал.

Тонечка передернула плечами и вслед передразнила тихонько:

– Закажет приемная! Давайте в одиннадцать!

Она побрела к дому. Необходимость объяснений с дочерью с каждым шагом придавливала ее все сильнее, как мешок с солью пермского грузчика. Она горбилась и шаркала ногами.

– Я тебя видеть не могу, – выговорила дочь, чеканя слова, едва только мать вошла. – Я тебе слова не скажу больше. Ни-ког-да! Поняла?..

И умчалась наверх. Бабахнула дверь.

– Что нам теперь делать? – спросила Тонечка, зная, что Марина Тимофеевна где-то рядом, все видит и слышит. – Что мы станем ей врать?..

Дверь в свою комнату Настя заперла на замок. Тонечка несколько раз подходила ночью, осторожно дергала, прислушивалась, но там было тихо, словно обе девчонки сбежали через окно. И утром дверь не открылась!..

За ночь Тонечка совершенно замучилась – серые, вязкие мысли лезли в голову, потом словно переползали в горло, не давали дышать. Воспоминания повылезли из всех щелей и дыр, куда ни оглянешься, как ни стараешься отвлечься, везде они, и не получается отвлекаться!.. Она попеременно пила то чай, то валокордин, голова была тяжелой и словно чужой. Время от времени Тонечка трогала голову, чтобы убедиться,