Игруши садились у ног Ежи.

И глядели на него.

И в глазах их виделся… разум? Что ж, это больше не удивляет.

- После поняла, что их использовать можно, - он наклонился, коснулся теплой головы, сквозь которую пушок пробивался. – Надобно узнать, не пропадали ли близ Китежа люди. Или обозы. И не случалось ли людям торговым себя странно вести. Они… на многое способны. На много большее, чем в книгах пишут.

Девочка. То, что вцепилось в штаны, точно было девочкой. И Ежи поднял её, заглянул в синие глаза.

- А еще бралась изводить… любовниц вот. Или мужей неугодных. Или старых надоевших родственников. Игруши уходили в чужие дома, чтобы вернуться после к матушке.

Теперь выругался уже князь.

И уточнил.

- Давно?

- Старшему двадцать лет… младших она рожала уже для того, чтобы обратить.

- Я не виновата! Это все оговор! Это ведьмы! Ведьмы!

- Молчи уже… - Фрол Матвеевич рукой махнул. – А ведь поговаривали, что неладно стало, но я не верил. А ей вот верил. Как себе…

- Вы… вы сами все! Виноваты! Пришли… я принимала, как гостей дорогих…

- Что делать-то? – поинтересовался князь, глядя не столько на женщину, которая замолчала по движению пальца его, сколько на Ежи и существ, что облепили его.

- С ними? Я могу попробовать отпустить, но…

…странно, отвращения к нечисти Ежи не испытывал. Скорее уж жалость, ибо были они вовсе не виноваты в случившемся. Да и что творили, то по слову «матушки» своей.

- …они с нею связаны крепко. И может статься, что не захотят уйти.

- Свидетелями будете? – князь обратился к купцам.

И оба поклонились.

Только Фрол Матвеевич заметил робко:

- Целителя бы кликнуть…

- Кликнем.

- Не стоит, - Аглая погладила лоб Никаноры. – Она спит. К ней… играть ходили. Чувствовали, что она… в положении пребывает.

Аглая робко покраснела.

- Они все-таки дети. Любопытные. И… и вредят только когда разыграются. Вот и играли. Она просто устала. Пусть спит.

Фрол Матвеевич выругался сквозь стиснутые зубы.

- Что ж, свидетелей для обвинения хватит, - произнес Радожский задумчиво. – В доме, думаю, и вещественные доказательства найдутся… отпускай.

…знать бы еще как.

Ежи поднял девочку, показавшуюся ему невесомой, и, заглянувши в глаза, сказал:

- Иди. Ты еще вернешься сюда. В другом теле. В настоящем.

Она моргнула.

И улыбнулась.

А после рассыпалась пеплом. И на колени взобрался следующий… и еще один. Их было так много, что Ежи вовсе счет потерял. В какой-то момент он перестал вовсе понимать, где находится и что делает. Он смотрел в чужие глаза.

Вытаскивал чужие души.

Забирал черноту, их измаравшую, и давал свободу. А черноту оставлял себе, благо, камень подходящий в кармане отыскался. И он старался, он делал все, может, не по науке, но что сделать, если он, Ежи, неуч такая…

…меня часто спрашивают, можно ли простить врага. И я со всей ответственностью утверждаю: Боги простят. Мое дело лишь поскорее устроить их встречу.

Из личных записей некоего Н., человека на редкость непримечательного, правда, лишь в глазах собственных соседей, меж тем среди людей иных известного более, как Слепой клинок.

Он отпустил всех.

Стася видела.

И это было страшно. Ей хотелось отвернуться, закрыть глаза, но вместо этого она заставляла себя сидеть и смотреть.

Считать.

И не сбиваться.

Кто-то тихонько плакал, подвывая. Кто-то матерился. А Стася вот смотрела. И потому уловила момент, когда Ежи покачнулся да начал тихо клониться набок. Она успела подскочить к нему, откуда только силы взялись, да подхватить, уложить на лавку. И сказать последней твари, темной и страшной:

- Он… пока не сможет.

- Ты? – вполне внятно поинтересовалась тварь.

Она была уродлива.

- Анастасия, вам лучше отойти… - жестко произнес князь. И в руке его вновь огонь вспыхнул. – Это существо крайне опасно.

Опасно.

Стася видит. Понимает. Только, что с того понимания?

Игруша зашипел, а князь дернулся.

- Вы этак терем спалите, - проворчала Стася, пытаясь понять, что ей делать. Ежи дышал, но определенно пребывал в том состоянии, когда спасение мира – дело самого этого вот мира. Игруша же переминался, явно выказывая нетерпение.

И недовольство.

Он, проковыляв к Стасе, неловко поднялся на кривеньких ножках:

- Пусти!

- Я не знаю, как, - Стася готова была расплакаться. – Погоди, Ежи очнется и отпустит тебя…

- Проще уничтожить, - князь не собирался убирать пламя с ладони, которое горело ровно и спокойно, явно не собираясь исчезать.

Игруша оскалился.

- Тише. Никого он уничтожать не будет.

- Я могу!

- Не сомневаюсь.

Вот почему мужчины такие идиоты? Не все, изберательно, так сказать. Неужели не видит, что это по сути своей страшный, но все-таки ребенок.

- Иди сюда, - Стася протянула руки и существо, мгновенье поколебавшись, все-таки бросилось к ней, вскарабкалось, цепляясь за подол острыми коготками. А там, прижавшись к платью, вовсе затихло. Странно было все. И то, что больше Стася не испытывала к нему отвращения.

Нет, она осознавала, что это нечисть.

Или нежить?

Живым он точно не было. Живые Стасей воспринимались иначе. Но и черноты, той, которую она из Дурбина потянула, тоже не ощущалось.

А было…

- Потерпи немного, ладно? – она провела ладонью по горбатой спинке. – Ты устал тут. Но я действительно не знаю, как тебе помочь. А он вот знает.

- И это надо еще выяснить, почему, - проворчал в сторону князь, рука которого стала ощутимо подрагивать. То ли пламя было тяжелым, то ли изображать из себя вечный огонь было не легко.

- Но он устал. Сильно.

- Пусти, - проныл игруша, пытаясь свернуться на коленях клубком.

Бес, подобравшись к краю стола, глянул на несуразное это существо и фыркнул, отвернулся, верно, счел не настолько опасным, чтобы внимание уделять.

- Как?

- Ведьма, - проблеяла Марфа, некрасиво оскалившись. – Видишь, добрый господин, это все она! Как есть она! В мой дом пришла! Притянула тварей своих…