Стася отвернулась.

И…

- Выбор всегда есть, - заметил Ежи, правда, получилось недостаточно веско, ибо в момент произнесения этой мудрости, у него заурчал живот.

Громко так.

- На самом деле не факт, что женитьба снимет проклятье, - Ежи накрыл живот рукой, пытаясь унять сосущее чувство голода, мешавшее думать о вещах действительно важных.

- А тебе откуда знать?

- Оттуда, - в его книге было кое-что о проклятьях и неисполненных обещаниях, правда, пока Ежи не совсем понял, чем одно от другого отличалось, да и вовсе следовало признать, что старый ведьмак страдал немалым многословием, а потому описания его то и дело перемежались с собственными размышлениями и выводами, которые Ежи виделись порой весьма сомнительными.

- Тогда, может, там и подскажут иной вариант? – осведомился Радожский ехидно.

- Может, и подскажут. А вы вот не подскажете, случайно, где тут кухня, а то… как-то неудобно, право слово, но есть очень хочется.

Стася фыркнула.

А Радожский только головой покачал. Оно, конечно, понять человека можно. Он тут о высоком, о жизни, можно сказать, а Ежи со своею кухней. Но что делать, если и вправду есть хочется.

- Идем, - сказала Стася. – Это вниз надо…

- Вы…

- Вы можете присоединиться, - разрешила она. – Или не присоединяться. Вы можете делать то, что вам хочется. Но то же могу и буду делать я.

На лице Радожского читалось острое несогласие с подобным утверждением. Но возражать вслух он не стал, только плечами повел да насупился.

- Поэтому брак со мной – не самая лучшая идея, - Стася смахнула с платья соринку. – И лучше бы поискать вам… другой вариант.

Ежи тоже поищет.

И искать будет старательно. Только поест сначала, ибо рот вдруг наполнился слюной, намекая, что хватит разговоры разговаривать.

А на кухне обнаружился Антошка.

- От и добре, - сказал он, вытаскивая из печи горшок, над которым пар поднимался. – Я так и подумал, что никто-то едою не озаботится. Кухню кинули. Печь, почитай, выстыла. Молоко скисло, творог тоже скис…

Тяжеленный горшок встал посеред стола, а ухват вновь нырнул в печь, чтобы вытащить другой, поменьше.

- А людям же ж есть надо! Голодный человек всяко не поздоровеет…

От горшков пахло мясом.

- Я от и запарил, чего нашел… от садитеся, государыня-ведьма, - и поклонился, на ухват опираясь, отчего поклон этот выдался донельзя смешным. Правда, смеяться Стася не стала, но уселась за стол.

И не возразила, когда рядом устроился Ежи.

Радожский попытался было сесть с другой стороны, но свободного места там было мало.

- Вы от тут сядьте, - поспешил помочь Антошка, указавши на место по другую сторону стола. – А то чегой тесниться-то? Хлеб, правда, не свежий, но в печи гретый. Я бы и свежий сделал, да только тесто мертвое, а мертвым тестом печь неможно. Опару же ставить, так когда она еще выходится?

Перед Стасей появилась миска, на сей раз простая, глиняная, расписанная по бокам яркими цветами. А в миску полилась густая мясная похлебка.

- Завтрева с утра на рынок надобно…

- Переезжаем, - сказал Ежи, подвигая миску к себе поближе. – На ночь здесь задерживаться не стоит.

Стася подумала и согласилась.

Пусть и не осталось в тереме тех тварей, но само это место… ей не нравилось. Определенно.

- В доме действительно неплохо. Только надо будет вымести там, вымыть, - поспешил заверить Ежи. – Людей наймем, быстро со всем справятся.

- Я пришлю, - буркнул Радожский, который тоже не стал отказываться от похлебки, пусть и ел так, что становилось понятно: ест он не от голода, но из уважения к иным людям.

К Стасе, например.

- Спасибо, обойдемся…

- Спасибо, буду рада, - сказала Стася.

Все-таки… мало ли, как оно повернется. Нет, замуж она не хотела и за этого вот мага не хотела вдвойне, но… если он действительно умрет из-за Стасиного упрямства? Она покосилась на князя, который по-прежнему был хмур, но оно и понятно. Близость смерти как-то в принципе людям оптимизма не добавляет. Однако именно в этот момент бытия умирать он не собирался.

- Дело в том, - Ежи вот ложку облизал и не стал возражать, когда опустевшая миска вновь наполнилась. А оно и вправду вкусно. Из чего бы ни была сделана похлебка, она получилась густой, наваристой и острой.

И острота эта идеально сочеталась с мягкостью слегка обжаренного хлеба.

- Дело в том, - повторил Ежи, - что со временем подобные обещания имеют обыкновение видоизменяться. Условие размывается, порой даже преображается. И не факт, что одной женитьбы будет достаточно, чтобы проклятие снять. Поэтому для начала нужно отыскать оригинал того самого договора. Если он, конечно, сохранился.

Князь молчал.

Выразительно так. Мрачно. Уставившись на Стасю, будто она была в чем-то виновата.

А она не виновата. И чтобы заглушить это неправильное, навязываемое ей чувство вины, Стася сказала:

- А с конем что делать будем?

- С каким конем? – уточнил князь, разламывая кусок хлеба.

- С водным…

Князь поднял глаза к потолку, надеясь, верно, что ослышался.

- Он хороший, - поспешила заверить Стася. – Просто… его поймали и вот.

- И вот…

Прозвучало как-то обреченно, что ли.

Баська на цыпочках поднялась к Никаноре, которая уже не спала, но лежала тихонько, натянувши пуховое одеяло так, что только нос из-под него торчал.

Подле неё на лавке сидел батюшка и видом был мрачен.

На Баську глянул так, что она ажно попятилась, да только заставила себя остановиться: не хватало еще от родного батьки прятаться. И вообще… она по делу.

- Туточки на ночь нельзя оставаться, - сказала она, а то ведь с них станется решить, что с одной-то ноченьки ничего не перебудет. А оно еще как перебыть может, если вон даже ведьма отбывать собралась.

Никанора вздохнула.

И батюшка с нею. А Баська, осмелевши, в комнату вошла, как была, бочком. Огляделась. Нахмурилась. Надобно бы окошко отворить, а то душно и пахнет нехорошо, болезнью. И еще паутина в углах видна, которой вчерась и не было.

Или была, только Баська её не увидела?

Не важно, главное, что пыльно вон и дыхать нечем. Водицы в кувшине на донышке осталось, да и голодная она, Никанора, небось. Оттого и слабая, что ест мало.

Да.

Хотела было девок кликнуть, да вовремя вспомнила, что звать вовсе некого. Ну и ладно, Баська сама управится. Она отворила ставенки, подхвативши рушник, больше напоминавший тряпку, смахнула паутину и пылюку тоже. Сунула батюшке кувшин, а то сидит сидмя и ничего не разумеет.