– Хватит?

Вместо ответа козлобородый быстро вынул из холщовой сумки чистый кусок бересты и бронзовое писало и протянул все это Глебу.

– Держи, мил-человек, – с подобострастной улыбкой произнес он.

Вернувшись к стойке с берестой и писалом, Глеб вновь уселся на лавку.

Тэк-с, что же написать?… «Дорогой профессор Земцов…» Нет, не так. Какой он, к чертям собачьим, дорогой? Тогда так: «Земцов, все ваши россказни про Гиблое место оказались правдой. Желаю вам гореть за это в аду».

Глеб качнул головой: нет, глупо. И жестоко. Профессор ни в чем не виноват. Глеб сам согласился отправиться в Гиблое место. Сглупил, конечно, но чего уж теперь…

А может, огорошить профессора посланием в стихах? Мысль показалась Глебу довольно забавной. Он представил, как профессор Земцов, затаив дыхание, счищает специальной щеточкой землю с берестинки, потом подносит ее к своим близоруким глазами, ожидая увидеть что-нибудь вроде: «Другаго дни велми рано чръныя тучя съ моря идуть, а въ нихъ трепешутъ синии млънии. Быти грому великому…» – ну, и так далее. А на берестинке вместо этой средневековой бредятины… Стишки! Точно, стишки!

Глеб усмехнулся, задумчиво поскреб писалом затылок, пошевелил бровями, затем опустил взгляд на бересту и принялся неловко выцарапывать буквы. Минут двадцать он царапал бересту острым кончиком писала, высунув от усердия язык. А когда, наконец, перестал терзать берестинку, стихи были готовы.

Глеб расправил берестинку ладонью и, сдвинув брови, перечитал написанное.

Луна сычом глядит из мрака,

Надежды превратились в пыль.

И коль уйдешь от волколака,

Тобой насытится упырь.

Любезный, вы сюда не лезьте,

Здесь волком смотрит человек.

Забыл сказать – я в Гиблом месте,

Вокруг – сплошной девятый век.

Дороги – дрянь. Косые срубы,

В кружалах брагу хлещет мразь,

И оборотень скалит зубы,

И круто правит мертвый князь.

Коли найдете странный камень,

По форме схожий с головой,

Не вздумайте пинать ногами —

Возможно, это череп мой.

Перечитав стишки, Глеб дернул уголком губ. Не Бродский, конечно, но сгодится.

«Представляю, как вытянется физиономия профессора, когда эта береста попадет к нему в руки, – с наслаждением подумал он. – Небось, созовет по этому поводу научный консилиум. Опубликует статейку в журнале «Science», получит грант. Ну а там и до нобелевки недалеко».

– Эй, целовальник, еще водки, – потребовал Глеб.

Получив свой стаканчик, Глеб хотел залпом выпить, но вдруг увидел, что сидевший рядом бородатый человек в длинной коричневой плащанице с любопытством заглядывает в его бересту.

– Интересно? – прищурился на него Глеб.

– Прости, брат, – смущенно отозвался тот. – Путь мой был долог, и прошел я много стран. Но нигде не видал таких буквиц.

– А ты сам-то откуда родом?

– Я подолгу жил в разных местах, но родом я из Болгарского царства. Мой отец был друнгарием при военачальнике города Солуни.

– Ты христианин?

– Да. Черноризник.

Глеб нахмурился:

– Вон оно что. Вообще-то, я черноризников не очень… Но ты вроде мужчина приятный. – Внезапно Глеб оживился. – Хочешь, прочту тебе свой стишок?

– Я буду рад тебя выслушать, брат.

Глеб отставил стаканчик с водкой и взял берестинку.

– Это, конечно, не шедевр, но… Ладно, слушай.

Он кашлянул в кулак и принялся нараспев читать их, как делал это когда-то в клубе «ОГИ» на Чистых прудах, в ту далекую пору, когда еще воображал себя великим поэтом. Закончив читать, Глеб быстро глянул на странника:

– Ну, как?

– По-моему, прекрасно, – ответил тот.

– Да? – Глеб усмехнулся. – А по-моему, чушь. Да, теперь я вижу, что это полная чушь. – Глеб смял в руке берестинку и швырнул на пол.

Снова взявшись за стаканчик, Глеб залпом выпил водку, вытер губы рукавом охотничьей куртки и сказал:

– Мне пора, странник. Бывай здоров.

– И ты не хворай, – последовал ответ.

Расплатившись с целовальником, Глеб вышел из кружала. Странник проводил его взглядом, затем нагнулся и поднял с пола берестинку с нацарапанными буквами.

Глаза черноризника лихорадочно заблестели.

– Удивительно! – пробормотал он. – Этого человека послал мне сам Господь!

На лавку, рядом с черноризником, уселся долговязый, хмурый тип в таком же темном балахоне.

– Мефодий! – обратился к нему черноризник, восторженно сверкая глазами. – Ты только посмотри, что у меня есть!

Долговязый взял берестинку, пробежал взглядом по буквам, пожал плечами и сказал:

– Но ты даже не знаешь, что там написано.

– Знаю! Незнакомец прочел мне это. И я запомнил слово в слово. Это как раз то, что мне было нужно, Мефодий!

– Правда? – Долговязый вернул ему берестинку. – Что ж, я рад. Надеюсь, твоим мучениями придет конец. О твоих странствиях многие говорят нехорошее, Кирилл. И почти все упрекают тебя в гордыне. Мой тебе совет: когда создашь новый алфавит, назови его «кириллицей», дабы укротить гордыню и тщеславие, а потом возвращайся в келью и продолжай переписывать латинские книги.

– Да. – Кирилл усмехнулся. – Я так и сделаю.

Он бережно свернул берестинку и положил ее в сумку.

Остановившись возле сломанных саней, в ста шагах от кружала, Глеб потянулся в карман за коробкой с самокрутками, но тут негромкий голос окликнул его:

– Первоход!

Рука Глеба скользнула к мечу. Он взглянул на сани и удивленно приподнял бровь.

– Улита? Ты что здесь делаешь?

Девка вышла из-за саней, поправила платок и улыбнулась.

– Тебя ждала.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Я тебя видела. Пошла за тобой и хотела окликнуть, но почему-то не решилась. Потом ты зашел в кружало, а бабам туда хода нет. Вот я и решила подождать здесь.

Пока Улита говорила, Глеб на всякий случай огляделся, но никакой опасности не заметил.

– Поостерегись называть меня Первоходом, – сказал Глеб.

– Прости. Я забыла, что тебя ищут княжьи охоронцы. А правда, что за твою голову назначена большая награда?

Глеб хотел объяснить ей, что награда отменена, но передумал – рассказывать правду было слишком долго и утомительно. Поэтому он просто кивнул и ответил:

– Правда.