Дронго кивнул в знак согласия. Он мог бы догадаться. Еслигенерала ФСБ посылают для координации действий в Казахстан и поручают работатьс приехавшим экспертом, то сразу понятно, что самого лучшего не пошлют. Выберутне худшего. Тем более что в Москве, очевидно, поначалу считали пропавшиеконтейнеры проблемой казахов. И только позже осознали всю сложность положения.

Больше они не разговаривали. В Домодедове их действительнождали. Едва они вышли из самолета, как их встретили офицеры, прибывшие ваэропорт. Гостей провели сразу к машинам, уже поджидающим прилетевших.

– Почему не в VIP-зал? – недовольнопоинтересовался Решетилов. – Мы могли бы подождать там, пока все оформят.

– Извините, Юрий Васильевич, – осторожно ответилодин из офицеров, – но они снова подняли цены.

– Какие цены? Что значит «подняли»?

– За каждого пассажира нужно платить двестидолларов, – пояснил офицер, – за пятерых – тысячу. Мы решили, чтобудет правильно, если сразу проведем вас к машинам.

– Двести долларов за пользование VIP-залом? – неповерил Решетилов. – Совсем с ума сошли! Неужели все платят?

– Да, – кивнул офицер, – такие цены.

– И не дают даже стакана минеральной водыбесплатно, – добавил Дронго.

– Вы тоже знаете об этих ценах? – понял генерал.

– Конечно. Я же часто летаю. Билет туда и обратно поройстоит дешевле, чем разовое посещение вашего VIP-зала в Домодедове. Или вы незнаете, генерал, что таких высоких цен, как в Москве, нет нигде в мире?

Вместо ответа Решетилов выругался. Затем сел в автомобиль,сильно хлопнув дверцей. Когда Дронго устроился рядом с ним, генерал, посмотревна него, вдруг сказал:

– Я пытаюсь разобраться в собственных ощущениях. Вызнаете, в чем причина моего предубеждения к вам? Я родину защищаю, а вы за этогонорар получаете. Наверное, поэтому я так психую.

– Это и мой город, генерал, – возразилДронго. – Только я пытаюсь мыслить глобально. Если взорвут Лондон илиВашингтон, мне будет так же больно. А что касается гонорара… Я ведь нигде неполучаю зарплату в отличие от вас. И у меня не будет генеральской пенсии. Накакие средства прикажете мне жить? Учитывая цены в нашем городе?

Предпоследнее слово он подчеркнул. Решетилов невеселоусмехнулся:

– Наглядный урок политэкономии. Но двести долларов!Совсем с ума посходили. Полный беспредел, творят, что хотят. Поехали! –обратился он к офицеру, который уселся на переднее сиденье, рядом с водителем,и приказал: – Поедем прямо в больницу.

В этой больнице витает дух обреченности, несмотря науспешные операции, число которых здесь перевалило за многие тысячи, несмотря навсе достижения современной медицины и сотни спасенных жизней. Одно слово«онкология» вызывает смертельный страх, отмечая печатью безысходности каждогопопадающего сюда больного.

Эта обреченность сквозит в их движениях, разговорах,прочитывается на лицах… Даже выходя отсюда относительно здоровыми после успешнопроведенных операций, больные еще долго, много лет или даже всю оставшуюсяжизнь помнят это место, считая, что здесь находится своеобразное чистилище,пропускающее через себя тысячи человеческих судеб.

Решетилов приказал второй машине ехать в управление, а самвместе с Дронго и дежурным офицером отправился в больницу, чтобы личнопоговорить с исчезнувшим из Новосибирска преподавателем.

У его палаты дежурили сразу двое сотрудников ФСБ. УвидевРешетилова, оба вскочили со стульев. Очевидно, их уже предупредили о визитегенерала. Офицер, сопровождавший гостей, был в штатском, но сделал знак обоимсотрудникам оставаться на месте, а сам вошел следом за Дронго и генералом внебольшую палату.

Адабашев лежал с подключенной капельницей. У него былохудое, вытянутое лицо, трехдневная редкая щетина покрывала его узкие скулы.Услышав, что в палату вошли люди, больной открыл глаза, но не произнес нислова. Только внимательно следил за пришедшими. Решетилов и Дронго подошли кнему ближе. С другой стороны встал сопровождавший их офицер – мужчина леттридцати пяти с восточными раскосыми глазами и тяжелым подбородком. Очевидно,он уже общался с Адабашевым, потому что, увидев его, тот устало закрыл глаза.

– Ты из себя умирающего не строй, – громко сказалофицер, посмотрев на Решетилова, – к тебе люди пришли, поэтому откройглаза и отвечай на вопросы. Врачи говорят, что ты еще все соображаешь.

– Подождите, – прервал его Дронго. – Как вашафамилия?

– Набиуллин, – ответил офицер.

– Не нужно так кричать, господин Набиуллин, –попросил Дронго, видя, что генерал молчит. – И вообще будет лучше, если выподождете нас за дверью. Юрий Васильевич, вы не возражаете?

– Нет, – буркнул Решетилов.

Офицер изумленно глянул на генерала и, повернувшись, вышелиз палаты.

– А теперь, Роберт Надирович, расскажите нам все, чтовы знаете, – мягко попросил Дронго.

Адабашев открыл глаза. У него дернулось лицо.

– Мы разве знакомы? – удивился он.

– Нет, – ответил Дронго, – но мне про васмного рассказывали. Говорят, вы были лучшим преподавателем в вашем институте ивас очень любили студенты… И даже студентки… – добавил он, чутьулыбнувшись.

У Адабашева увлажнились глаза.

– Спасибо, – пробормотал он, – спасибо.

Решетилов, заметив, что в палате только один стул, подошел кдвери, приказал принести еще один. После чего уселся около больного, решив немешать Дронго. А тот благодарно подумал, что генерал еще способен обучаться иэто свидетельствует в его пользу.

– Меня перевели в эту палату, – пробормоталАдабашев. – Вчера я лежал в общей. Но сегодня утром пришел этот… эти…этот… Он сказал, что я террорист… кричал на меня… – Глаза несчастногоснова наполнились слезами.

– Успокойтесь, – посоветовал Дронго. – Когдавас перевели в эту палату?

– Несколько часов назад, сегодня утром. Еще он сказал,что за мои действия ответит семья моей сестры… Это правда?

Решетилов крякнул от досады. Иногда среди их сотрудниковвстречаются такие идиоты.

– Неправда, – ответил Дронго. – Мы понимаемваше состояние. Не волнуйтесь и не думайте ни о чем таком. Когда вы попали вбольницу?

– Две недели назад. Я так и знал, что туда нельзя быловходить. Но даже не мог предположить, что так получится…

– Успокойтесь, – снова попросил Дронго, – ирасскажите все по порядку. Что случилось в Новосибирске? Откуда взялись этииностранные студенты, с которыми вы обратились к вашему завхозу?

– Вы уже знаете? Это он вам рассказал? – Очевидно,состояние больного было гораздо хуже, чем они могли себе представить.