– Не нервничайте. И давайте по порядку. Откуда вы ихзнаете?

– Я их не знаю, – ответил Адабашев. – Мнепозвонил мой знакомый из Москвы и попросил им помочь. Сказал, что этоталантливые ребята, которым нужна небольшая лаборатория. Я пообещал помочь. Ониприехали ко мне, и мы вместе отправились к Михаилу Михайловичу. Это наш…

– Знаем, знаем. Спокойно. Вы пошли к нему и попросилиключи от лаборатории.

– Да. Она находится в заброшенном корпусе, и я подумал,что ее можно использовать. Суша согласился дать нам это помещение на три дня запятьсот долларов.

Решетилов посмотрел на Дронго и усмехнулся. Они оба помнили,что в показаниях завхоза фигурировала другая сумма.

– Вы не поинтересовались, зачем им эталаборатория? – задал следующий вопрос Дронго.

– У нас часто просят помещения. Хранят там разныегрузы. В прошлом году мы даже отдавали целое крыло института под строительныематериалы. Об этом все знают. И все институты в научном городке сдают свои помещения,чтобы как-то выжить.

– И что было потом?

– Мне тоже дали двести долларов, хотя я не хотел брать.Их было несколько человек, и среди них один, хорошо говорящий по-русски.Кажется, из Прибалтики. Он дал мне деньги и посоветовал не приходить в лабораториюпосле того, как они уедут.

– Не объяснил почему?

– Объяснил, – тяжело выдохнул Адабашев. Былозаметно, что ему тяжело говорить, но Дронго не собирался заканчивать разговор,твердо решив узнать все, что только можно узнать. – Он сказал, что у нихядовитые краски, испарения от которых продержатся в лаборатории еще несколькодней. Я ему, конечно, не поверил, но промолчал. Через два дня они уехали. Ключиоставили мне, и я захотел проверить. Нужно было предупредить МихаилаМихайловича о возможном отравлении. – Абадашев опять тяжеловздохнул. – Войдя в помещение, я сразу почувствовал, что мне больноглотать. Я такие симптомы знаю, мне рассказывали о них чернобыльские ветераны.Поэтому сразу вышел, затем принес в лабораторию счетчик Гейгера. Там оказалсятакой фон! Тогда я немедленно предупредил Михаила Михайловича, что туда никогонельзя пускать. Но он только рассмеялся.

– Что происходило дальше?

– Я обратился в милицию. Написал заявление, что влаборатории проводились какие-то непонятные опыты. Надо мной там лишьпосмеялись и посоветовали сходить к психиатру, даже не захотели меня слушать.

Стул под Решетиловым угрожающе заскрипел.

– Тогда я решил поехать в Москву и сам во всемразобраться, – продолжил Адабашев, – но у меня начались сильные боли.Я уже тогда понял, что получил очень сильную дозу облучения. Поэтому пришел кдиректору и уволился с работы. Я понимал, что уже не смогу вернуться. Но хотелвсе выяснить.

– Нужно было идти в ФСБ, – не выдержал Решетилов.

– Куда? – не понял Адабашев.

Генерал отвернулся, ничего не объясняя.

– У меня были двести долларов, которые они мнедали, – выдохнул Адабашев, – и еще свои деньги. Я купил билет иприехал сюда. Моя сестра ничего не знает. Я с ней говорил только по телефону,чтобы к ним не ходить. У нее дети, две девочки, я побоялся к ним зайти… –Он опять начал волноваться.

– Ясно, ясно, – успокоил его Дронго, – я всепонимаю. Не нужно так беспокоиться… Значит, вы приехали в Москву и пошли квашему знакомому. К тому самому, который рекомендовал вам этих «студентов» с ихопытами? Верно?

– Да. Я думал… я хотел все выяснить…

– Кто этот человек? – спросил Дронго.

Адабашев отвел глаза.

– Вы приехали в Москву из-за него. Вы получили сильнуюдозу облучения, – напомнил Дронго, – он по существу вас подставил. Авы не хотите его назвать. Кто этот человек?

– Я не могу…

Решетилов заерзал на месте. Дронго глянул на него и прочиталв глазах генерала решимость любым способом узнать правду. В отличие отнесчастного преподавателя Дронго понимал, что у Адабашева нет никаких шансовсохранить свою тайну. Достаточно сделать один укол «сыворотки правды», иослабевший организм больного не сможет сопротивляться. Но ему не хотелосьпередавать его в руки «эскулапов» из контрразведки.

– Мне нужно знать имя этого человека, – упрямо повторилон. – Боюсь, вы не до конца осознали, что произошло у вас в Новосибирске.Там выгружали контейнеры с отходами ядерного топлива. Ваша лаборатория зараженатак, что ее нужно уничтожить. Это чудо, что вы еще живы. Скажите мне, кто этобыл. Поймите, речь идет о жизни миллионов людей.

– Это мой знакомый, – выдавил Адабашев. – Яне хочу, чтобы вы его допрашивали, мучили… Ваши офицеры…

– Наши офицеры не будут с ним разговаривать, –перебил его Дронго, – назовите мне его имя.

– Нам необходимо знать, – не выдержал Решетилов.

Дронго сделал ему знак рукой, чтобы он не вмешивался, видя,как тяжело говорить больному. В любую секунду Адабашев мог потерять сознание.

– Роберт Надирович, – постарался как можноспокойнее сказать Дронго, – я хочу вам объяснить, что происходит. В этомгороде живут ваша родная сестра, двое ее детей, ее муж со своей мамой. Вы неходили к ним, чтобы, не дай бог, не причинить им какого-нибудь вреда. Теперьпослушайте меня. Эти компоненты, которыми вы облучились, вывезли изНовосибирска. И мы подозреваем, что в Москву. У нас есть основанияпредполагать, что здесь готовится террористический акт. Невероятный,чудовищный, после которого в городе будет невозможно жить еще много веков. Есливы меня понимаете… Смотрите на меня, – потребовал он, увидев, что больнойзакрывает глаза. – Я хочу, чтобы вы подумали о семье вашей сестры. Онисгорят первыми. Вы же ученый, должны это понимать.

– Они… они могут погибнуть?..

– Да. – Дронго поднялся со стула и наклонился кбольному. Он подумал, что нельзя так близко подходить к облученному человеку,но сейчас было не до таких опасений. – Кто ваш знакомый? – сноваспросил Дронго. – Назовите мне его имя.

– Он… он сейчас болеет… – выдохнулАдабашев. – Его нельзя трогать. У него был инфаркт. Его нельзянервировать…

– Мы не будем его нервировать. Назовите его имя. Ктоэто?

– Мой учитель… – Адабашев закрыл глаза, и Дронго сужасом подумал, что сейчас он потеряет сознание и они никогда не узнают имени,которое может их привести к раскрытию преступления. Даже Решетилов, должнобыть, испугавшись того же, поднялся с места.

– Говорите! – Дронго протянул руку, чтобыдотронуться до Адабашева, и стыдливо отдернул ее. Он боялся трогать этогочеловека. И не заметил, что перешел на крик.

– Это мой учитель… Сургутский Николай Федорович…профессор Сургутский… только его нельзя сейчас беспокоить. Я ему звонил, хотелс ним встретиться… Мы с ним один раз разговаривали, и я ему сообщил пролабораторию… Сказал… А потом мы должны были встретиться еще раз. Но он попал вбольницу. Думаю, что это я виноват… это я довел старика…