немецкой политики. Последняя резолюция кончалась, кажется, словами такими: «Воткнет русский народ осиновый кол в могилу Мирбаха». Там не было наших работников, это писали крестьяне. Оружие у крестьян есть, у партии тоже есть оружие в достаточном количестве, так что в случае второго нашествия со стороны белогвардейцев крестьянство, несомненно, будет еще сильнее сражаться за Советскую власть».

О позиции рабочих он также высказался оптимистично:

«Да и не только крестьяне, но и рабочие по-прежнему идут за нами и сейчас проводят в Совет. Мне известно, что большинство заводов выдвигают опять в новый Совет левых с.-р.». На вопрос о том, имеется ли в регионе «группа Колегаева», т. е. местная организация сторонников Партии революционного коммунизма (ПРК), отколовшихся от левых эсеров, Майоров ответил так: «У нас был Колегаев, но ни одного колегаевца нет. Было два раза заседание губернского комитета и 25 членов самых активных работников вынесли порицание Колегаеву, но письменно решили не затрагивать эту группу. Сам Колегаев, безусловно, крупная величина, человек с сильной волей и характером (это, несомненно), но безграмотный человек, и у нас за собой он не имел ни одного голоса на конференции, и сейчас нет ни одного колегаевца во всей губернии. Так что никакого следа за собой Колегаев не оставил»16.

Однако, как показали дальнейшие события, с такой оценкой он поторопился. Как раз в день его выступления на съезде в Москве, 4 октября 1918 г. в Казани образовалась инициативная группа сторонников сближения с большевиками, и был избран комитет во главе с вышедшим еще 11 июля из ПЛСР К.Ю. Шнуровским. По возвращении из Москвы с учредительного съезда ПРК Н.И. Строганова (возглавлявшего ранее Чистопольский Совдеп), после заслушивания его доклада была оформлена казанская организация ПРК, насчитывавшая около 40 человек17.

В тот же день, 4 октября 1918 года И.А. Майоров выступил с еще одним докладом на съезде партии – по аграрной политике. Он констатировал неутешительные для себя, как теоретика социализации земли, тенденции:

«Основное положение, которое характеризует в настоящее время развитие сельского хозяйства в России, можно охарактеризовать одним словом: полный застой, падение всякого творчества на местах. Это явление уже начинало утверждаться несколько месяцев назад, с весны: с одной стороны, потому, что правительство запаздывало со своими реформами, опаздывало снабдить местное население средствами, как денежными, так и техническими, а, с другой стороны, мешали внешние условия, как-то – возникновение целого ряда внутренних фронтов [и] т. д. Все это привело к тому, что нынешним летом, по существу, на местах ничего, в отношении выполнения социализации земли, не сделано.

Во многих волостях, губерниях и уездах, когда крестьяне пытались сами проводить реформу, правительство останавливало ее, и останавливало с умыслом: с одной стороны, не давало денег на землемерные работы, с другой – самим землевладельцам, и они задерживали работы. Социализация земли в настоящее время ограничивается только тем, что крестьянство успело своими собственными силами захватить частновладельческие земли. Что касается остального распределения земель, надо сознаться, что оно не только не носило общероссийского характера, а наблюдалось только в отдельных местах. Оно сводилось зачастую к тому, что частновладельческие земли захватывались той или другой пролетарского типа деревней или волостью, и пользовалось ими, несмотря на то, что соседние территории более нуждались в земле. Это положение оставалось почти до сего времени. Наряду с этим, появился новый вид сельскохозяйственной жизни, когда беднота стала заниматься наемным трудом, чего никогда не было. Явление это как-то даже с первого раза режет глаза. Раньше наемным трудом исключительно занимались кулаки, которые только этим путем наживали свои карманы. В настоящее время, наемным трудом начала заниматься беднота, в силу экономической необходимости: предыдущая война настолько обессилела трудовое крестьянство, что большинство крестьян в деревнях не имеет даже лошадей, нечем стало запахивать землю, которая являлась одним из главнейших источников существования до этого времени, и когда землевладельцы возвратились, они взялись за прежнее ремесло, за земледелие, – и пахать землю было нечем»18.

Большой интерес представляет анализ Майоровым реальной ситуации в поволжской деревне, сложившейся к осени 1918 г., сложившийся за счет личных наблюдений:

«Во многих деревнях, когда мне приходилось бывать на сходках, кулаки, предвидя такое положение, шли вместе с крестьянской беднотой, заключали с ними союзы; беднота хотела больше хлеба получить, а кулаки были уверены, что земля останется в их руках. Так сложилось [что], к нынешней осени озимые и яровые посевы почти все были сняты, но большая часть посевов принадлежит кулакам. Мало того, что распределение земли не прошло по всей территории России, но носит чисто местный, своеобразный, районный характер. Крестьяне несколько раз пытались распределить землю: сначала распределяли по домам, потом попробовали по рабочей силе, и ни к чему не пришли; в некоторых местах 4 раза переделили за лето землю, и все ждут, пока не выработает нормы правительство. В настоящее время оно проводит совершенно другую политику. Правительство целиком заинтересовано в том, чтобы социализация земли, которую оно проводило на 3-м съезде [Советов], рухнула, и систематически проводит национализацию земли, особенно там, где хозяйства частновладельческие. Во многих селениях и губерниях правительству удалось организовать целый ряд так наз[ываемых] государственных коммун, с наемным трудом, оплачиваемым самим государством: просто оно туда насадило рабочих безработных, и смотрело на земельную политику, как на средство борьбы с безработицей. Что касается учета размежевания, то, с одной стороны, недостаток землемеров.

Что касается того, что называется коммунизацией земли, это явление до сих пор остается аморфным, не выливается ни в какие формы, и совершенно не изучено; оно тоже носит случайный характер. В некоторых отдельных губерниях оно выросло и достигает около 200 отдельных ячеек, в некоторых целых волостях нет ни одной коммуны. Это характерно, п[отому] ч[то] самый коммунизм сельскохозяйственный несомненно имеет психологические и экономические предпосылки; сейчас он несомненно в периоде определенной экономической политики правительства, политики поощрения – подобно тому, как русская промышленность росла под покровительством старого николаевского правительства, так и коммуны. Надо сказать, что крестьяне определенно заявляют, что они создают коммуны там, где получают на руки или сельскохозяйственные орудия, или лошадей, или что-нибудь еще. Там же, где правительство или губернские исполкомы не могут давать, там этого нет. Причем еще хуже того, что там, где большевики председательствовали в земельных отделах и губернских исполкомах, там они крестьянам дают все, что только можно, особенно если организуют эти коммуны тоже большевики; когда же организуют коммуны левые с. – р-ы, там их оставляют на произвол судьбы, и они через некоторое время совершенно распадаются. Надо указать, что поскольку мне приходилось сталкиваться на Поволжье с разными