Дачки нависали над обрывами, участки уступами сбегали в ложбины (что весьма затрудняло толковое земледелие). Но не все овраги были приспособлены под «четыре сотки». Некоторые успешно использовались под свалки. С одним таким и пришлось столкнуться в самый драматический момент. Сил уже не было – брели по колено в грязи. Черный пес – косматое, страшенное чудище, со свирепой перекошенной пастью – махнул через изгородь и с хриплым лаем бросился наперерез! Такая страшила, да еще в момент, когда он тут совсем не нужен! Крик ребенка поразил Максимова больше, чем этот уродец. Варюша орала так, словно ее зэки резали. Слева овраг – она метнулась в него, не раздумывая. Покатилась, кусты затрещали. Максимов растерялся. Собака прыгнула на него, мощно отталкиваясь всеми четырьмя лапами! Кто такая? Приблуда местная? А чем питается в этом глуховатом месте? Людьми?! Он поскользнулся – это и спасло ему жизнь. Собака развернулась на краю обрыва, снова прыгнула. Воспаленные глаза сочились бешенством. Он отмахнулся автоматом, начисто забыв, что надо стрелять. Удар пришелся псине по черепу, но тем не менее она вцепилась ему в голень! Сомкнула челюсти… Ужасная боль понеслась по ноге. Максимов завизжал, принялся остервенело бить собаку по хребтине. Чудовище разжало пасть, зарычало. Шерсть взметнулась дыбом – буквально! Какого дьявола прицепилась?! Он отыскал трясущимся пальцем спусковой крючок (любил Максимов собак, но не до такой же степени!). Уродище почуяло угрозу, метнулось в сторону. Выстрел взрыл фонтан в грязи. Мимо. Прыжок! Но лапы тоже застряли в жирном месиве, собака замешкалась, а Максимов машинально отшатнулся и, поняв, что деваться уже некуда, прыгнул в обрыв!

Как ни странно, ничего он там себе не сломал. Пятки встретили откос, пробороздили глину. Он свалился в груду перегнившего бытового месива и даже не выронил автомат. Проделал кувырок, пытался встать на ноги… Туман застилал глаза. Рычание приближалось – несогласный с такой бесславной охотой, пес катился в овраг. Где-то далеко трещали кусты, раздавался крик – Варюша, одурев от страха, чесала, не видя дороги. Собака тоже окунулась в туман. А аромат перепревших отбросов, похоже, сбил ее с толку. Запах жертвы растворился. Максимов пятился, загремел какой-то консервной банкой. Собака припадочно залаяла. Прыгнула! Он поднялся, махнул прикладом. Псина увидела его! Зарычала, обнажив кривые клыки… Но крики на обрыве раздались как нельзя кстати. Хотя и как сказать, эти люди похлеще иных собак… Собака растерялась, не зная, на кого бросаться. Подняла морду, залаяла. Максимов пятился…

Вряд ли зэки поняли, что происходит внизу. Но огонь открыли ураганный – из автомата и двух берданок. Не привыкать им мочить собак – особый кайф в этом находят. Максимов развернулся, побежал. Подбитая собака захлебнулась рычанием, жалобно заскулила. В графе «Причина смерти» можно смело написать: «Дура».

Он бежал по оврагу, обливаясь потом. От бандитов он уйдет, кто бы сомневался? Но где противная девчонка? Он успел привязаться к этому смышленому, непредсказуемому существу. «Кролик… – бормотал Максимов, – куда ты делась? А ну вылазь…»

Девчонки не было! Хорошо ударило по мозгам – совсем забыла и про Максимова, и про то, где находится. Чесанула, заблудилась… Он выбрался из оврага, скрипя зубами, напротив треугольной дачки, крытой драным рубероидом. Заставил себя остановиться, прислушаться. Сквозь порывы ветра доносились крики. Бандиты перекликались. Звук по ветру обманчив: сколько до них – двадцать метров? Сто? «Не бойся, если ты один, – философски изрекала Екатерина. – Бойся, если ты ноль». Он рванул в ближайший переулок, отчаянно надеясь найти Варюшу раньше, чем это сделают бандиты. Ведь не может ей безостановочно везти…

Он плутал по закоулкам, пока окончательно не заблудился. Хмарь, туман, куда идти? Птицы на юг не летят… Какое-то металлическое поскрипывание за углом. Ноги вынесли к деревянному колодцу, рядом с которым, к неописуемому изумлению, он увидел живого человека!

Встал, остолбенев, проморгался. Натуральный живой человек – пожилой дядька в заурядной народной телогрейке – крутил скрипучий барабан, поднимая на поверхность ведро с водой! На земле – коромысло и два пустых ведра.

Он не слышал, как сзади к нему подкрался Максимов. И выстрелов в непосредственной близости не слышал. «Глухой», – догадался сыщик. Что и подтвердилось, когда он положил руку человеку на плечо. Тот подпрыгнул! Выпустил барабан, который завертелся как сумасшедший, и бросил ведро с водой обратно в колодец. Испуганно обернулся. Дачник-отшельник? Лет под семьдесят, на вид вполне крепкий, глаза навыкате и, похоже, с вечера принял – душевный такой выхлоп изо рта…

– Мужик, ну ты даешь. Обитаешь в этой тьмутаракани? – на всякий случай поинтересовался Максимов.

Дачник не ответил. Отступил, забыв про свои ведра, выставил заскорузлые руки, как будто защищаясь.

– Ясненько с тобой, – проворчал Максимов. – Глухня полная. И говорить не умеешь. И вопросы задавать тебе бессмысленно, верно?

Мужик непонимающе хлопал глазами. Не притворялся он глухим. И с мозгами у него, должно быть, не вполне о-кей – иначе не сидел бы в эту пакостную пору на даче.

«А не ему ли принадлежало милейшее создание, павшее в овраге?» – просочилась интересная мысль. Тогда понятно, почему не боится жить товарищ в этой глуши.

– Послушай, любезный, сгинь куда-нибудь, – по-доброму посоветовал Максимов. – Сейчас прибегут лихие люди, а им случайные свидетели, даже глухие, немые и чудаковатые, совершенно ни к чему.

Лихие люди, по всей видимости, уже подбирались к колодцу. Затылок нестерпимо жгло. Глухой дачник продолжал испуганно таращиться. Он схватил его за шиворот и без лишних формальностей потащил в ближайшие кусты, теснящиеся за грязно-зеленой трансформаторной будкой. Бесцеремонно загрузил перепуганного товарища в хитросплетения ветвей, а чтобы сразу не вылез, отшвырнул подальше и выразительно погрозил кулаком: дескать, встанешь – убью.

Он выбрался из кустов, поводя во все стороны автоматом, и припустил в ближайший проулок…

Этот странный бег по пересеченной местности напоминал черепашьи гонки. Спустя недолгое время, шатаясь, как маятник, с гордо опущенной головой, он выбрался на окольцованный дачными участками пустырь, призванный, очевидно, служить центральной площадью садового общества. Разрезанный пополам вагончик путеизмерителя, приспособленный под правление – чахлые клумбы в шинах от «КамАЗа», доска объявлений, на которой колышутся какие-то лохмотья. Напротив правления – приземистый магазинчик. Ставни закрыты изнутри, увесистая дверь на перекрещенных скобах. В стороне, за двумя заскорузлыми осинами, – несуразная конструкция из бруса и досок – то ли голубятня, то ли сеновал, то ли тренировочная пожарная вышка, то ли большой скворечник. Четыре бревенчатые опоры и лестница сомнительной прочности, ведущая во чрево сооружения.

Принимать обдуманные решения Максимов уже не мог. Усталость взывала к покою. Он пошел к «голубятне», вскарабкался наверх. Какое ни есть, а укрытие от дождя…

И только взгромоздившись на скрипучий, шаткий настил, он оценил по-настоящему меру своей усталости. Рухнул на сырую, сопревшую солому, клочками которой была завалена «голубятня». Напряжение в позвоночнике отпустило. Он оттолкнул смертельно надоевший «АКС» (не сбежит), замер. Три минуты покоя…