— Дима! — Тонкая фигурка бросилась к нему, обронила костыль и заскакала на одной ноге. — Дима!

Блинков-младший обнял ее. Топоры и банки лез­ли под руки, врезались в живот и здорово мешали.

— Вот такая я дрянь, — сказал Митька.

Он еще вернулся к зимовью за огнем. Нес горя­щие ветки, зажигая одну от другой, а головешки бросал и не затаптывал. Это было уже не важно, потому что следом по вершинам сосен бежал по­жар.

Ночь провели на берегу. С топорами пошла со­всем другая жизнь. За десять минут Митька нару­бил на подстилку лапника, вытесал стойки, колыш­ки и соорудил из парашюта настоящую палатку. Для Лининой ноги сделал из коры лубок. Зеленоглазая уже спала. Когда Митька перевязывал ей ногу, она только ойкала, не просыпаясь.

Тайга полыхала, но пожар шел больше в гору, чем вниз. На всякий случай Блинков-младший связал две рыхлые охапки хвороста, чтобы завер­нуть их в парашют и, держась, как за поплавок, переплыть реку. Дальний берег был совершенно темным, вода — ледяной, и пускаться в плавание без крайней необходимости не хотелось.

Боясь пожара, Митька назначил себя ночным дежурным, но позорно заснул, сидя у костра. Раз­будил его запах печеной кроссовки. Он отодвинул­ся от огня и опять заснул.

К рассвету полыхала вся гора по одну сторону просеки. Подступить к реке огонь пока что не мог. Жарко станет, когда он переползет через просеку и возьмется за прибрежные заросли.

Митька залез к Лине в палатку, сонно подумав, что это самый большой костер, который он зажег в своей жизни.

В третий раз Блинков-младший проснулся оттого, что рыба нахально била в двух шагах от палатки. Манера хищ­ников: ударить хвостом, оглушить жертву и сцапать.

На часах было семь. Он вылез из палатки и охнул: рыбины величиной с хорошую селедку гу­ляли на мелководье, у некоторых торчали из воды спины.

Дым над рекой сгустился. В горящей тайге с треском падали деревья. Палатка была густо об­леплена бабочками, мотыльками, жуками. Они ползали, не пытаясь улететь. У воды погибшие на­секомые лежали каймой. Митька почувствовал себя убийцей. Эти букашки бежали от зажженного им пожара и не могли перелететь через реку, пото­му что крылышки у них отсырели от росы. А рыба, значит, пользуется. Нагло жрет, не задумываясь над тем, что Дмитрий Олегович охотно сожрал бы ее саму.

Блинков-младший решил принять вызов. Что он, удочки не смастерит?

Выгребая из парашютного мешка свои сокрови­ща, он обнаружил две неожиданные вещи: обло­мок точильного камня и разболтанные пассатижи. Про камень Митька еще помнил: видел такие в ба­раке, наверное, и схватил впопыхах. А где подо­брал пассатижи, совсем забыл. На пластмассовой рукоятке осталась метка прежнего хозяина — про­царапанные нагретым гвоздем или шилом криво­ватые цифры: 87812. Номер... Чего? У автомоби­лей трехзначные номера. Гусеничной машины мо­лодого трелевщика?

Из проволоки Блинков-младший сделал крю­чок, заточил на камне, привязал к парашютной стропе. Снасть получилась на кита: стропа по срав­нению с рыболовной леской — целый канат, крю­чок — с согнутый указательный палец (меньше не выходил: проволока толстая). Чтобы спрятать та­кой якорь, пришлось наживить на него пять бабо­чек. Надеясь на неопытность здешней рыбы, Мить­ка намотал конец стропы на руку и забросил крю­чок.

Как только наживка коснулась воды, к ней бро­сились сразу две рыбы. Крючок булькнул, уто­нул... И все. На него перестали обращать внима­ние. Блинков-младший выудил своих потрепан­ных бабочек и забросил снова, целясь под самый нос крупной рыбе. Все повторилось: рывок, про­мах (крючок успел утонуть), полное равнодушие.

— Так не поймаешь! — Это из палатки показа­лась Лина.

Митька смутился, как будто его застали у лужи с катушкой ниток и крючком из бабушкиной за­колки.

А как надо? — спросил он.

Здесь ловят на мушку. На крючок приматы­вают перышки, получается, как мотылек.

Митька вывернул карманы и нагреб две при­горшни пуха от папиной пуховки. При ближай­шем рассмотрении оказалось, что пуха как раз не­много, а больше перьев. Лина выбрала несколько пестрых и посоветовала:

— Нитку вытащи из парашюта, красную: чем ярче, тем лучше.

Митькин крючок она забраковала:

Слишком большой, утопит мушку.

Другого нет, — сказал Митька.

Лина отвернулась, покопалась и достала отку­да-то английскую булавку.

У меня «молния» на джинсах расстегивает­ся. Будешь смеяться — получишь по шее.

Починю я тебе «молнию», — пообещал Мить­ка, с величайшим почтением принимая булавку.

Булавка! Кусок проволоки с колечком и ушком! Нужно два дня ничего не есть, кроме черники, а рядом должна плескаться рыба, которую ты уже представляешь зажаренной, чтобы понять, какая замечательная штука булавка.

— Классно! — оценил Митька. — Ты спасаешь нас от голодной смерти.

Лина сияла:

— А что еще у меня есть! Я нашла вчера, забы­ла тебе сказать. — Она нырнула в палатку. — Где они... Тут были щипцы. Пригодятся тебе крючок согнуть.

Пассатижи, — подсказал Блинков-младший. — Они у меня. А где нашла?

Здесь, на берегу.

Митька достал из кармана «щипцы». Вот, зна­чит, откуда они взялись. Лежали у воды и не за­ржавели. Похоже, их потеряли только вчера, при­чем в сумерках, потому что рукоятки у пассатижей малиновые, заметные на серых камнях.. Да, Лине вчера здорово повезло: если бы уголовники не от­чалили чуть пораньше...

Дим, у тебя лицо такое... Вдохновенное! — сбила Митьку с мысли зеленоглазая. А мысль бы­ла неплохая. Разумная мысль...

Отчалили, — вслух сказал Блинков-младший. — Вот именно, отчалили!

Кто? — не поняла Лина.

Ребята с топорами. И с автоматом.

Откуда ты знаешь?

Про автомат? Нашел в бараке гильзу. Пого­ди, не сбивай. Как по-твоему, зачем они пошли к реке?

А они пошли?

Пошли. А отсюда поплыли. Ты вчера не слы­шала мотора на реке? — спросил Блинков-младший и сразу себя одернул: откуда у них мотор! Они пришли посуху, в яме ночевали, и лодки у них не было — ни с мотором, ни без мотора. Зато были два топора, был навсегда отработанный удар наискось и целая тайга вокруг. Вот почему они вышли с зи­мовья на ночь глядя: за день срубили плот, сели и поплыли. На плоту тебе и шалаш, и костерок на подушке из глины, чтобы не загорелись бревна.

Отдыхай, а река вынесет куда надо.

Блинков-младший вскочил и побежал по бере­гу. Дым стлался по реке. Это какая-то примета — когда дым не поднимается, а опускается. То ли к дождю, то ли, наоборот, к жаре. В общем, пора сматываться, а то уже глаза щиплет.

Скоро Митька нашел место, где вязали плот. Кругом валялись пахнущие смолой свежие щепки. Три борозды вели к реке — две по краям поглубже, третья, средняя, помельче. Бревен остался целый штабель. Судя по виду, они лежали здесь еще с зи­мы, так что валить лес уголовникам не пришлось.