У Митьки самого тревожно сосало под ложеч­кой, но уйти сейчас было бы неправильно. Тут, как в прятках, высовываться опасно, а не высовывать­ся нельзя. Надо же знать, что делает водящий. Митька посмотрел на зеленоглазую: какая она сей­час — «Васька у папы» или «Лина у дедушки с ба­бушкой»? Лишь бы не начала ссориться. Не здесь и не сейчас.

Хочешь туда пойти? На разведку? — догада­лась зеленоглазая.

Да нет, какая разведка, — покривил душой Блинков-младший. — Пошарю в доме, может, най­ду бензин или спички.

Или топором по шее, — добавила Лина. — Мы уйдем, и все. Сейчас же! Без всяких разведок! Не хватало нам еще соваться в дом к этим типам.

А ты знаешь, где они? — спросил Митька.

В бараке или что там у них — в общем, на зи­мовье. Ты сам говорил.

Я говорил «или—или». Или они собираются здесь пожить, или идти дальше. Если они здесь, то мы до ночи постараемся от них оторваться. А если ушли, то, наоборот, лучше сами здесь останемся, и пускай они от нас отрываются.

Зеленоглазая молчала. Кажется, Митька сумел ее убедить.

Ладно, иди, — неохотно согласилась она. — Только быстренько, а то мне одной страшно.

Быстренько нельзя, надо понаблюдать за домом хотя бы полчаса. Спать еще рано. Если они там, то как-нибудь себя проявят.

Делай как знаешь, — махнула рукой Ли­на, — но учти, я вся на нервах!

Митька отвел ее от помойки, выбрал укромное место в кустах и бросил на землю куртку и пара­шют.

Полежи. Хочешь, я тебя ветками замаски­рую?

И еловый веночек в ноги? Нет уж! Помру, тогда веточками меня присыплешь, — мрачно со­стрила Лина. Митьке не нравилось ее настроение.

Он вернулся к помойке. Заметных тропинок во­круг не было. Здесь жили только зимой, и протоп­танные тогда тропинки растаяли вместе со снегом. Но срубленные кусты подсказали, куда идти.

Шагов через сто Митька вышел к длинному бревенчатому бараку с маленькими оконцами. При­сел за куст и стал наблюдать.

В воздухе сразу же зазвенело. Давно не виде­лись. Днем комарье пряталось от солнца и только на ягоднике немного пустило кровь Митьке с Ли­ной. Теперь солнце ушло за гору, да и лес был са­мый комариный — густой, сумрачный. Кровопий­цы взялись за сыщика всерьез. Оранжевая папина пуховка осталась у Лины — на разведку в такой одежде не ходят, — а рубашку и голые руки кома­ры облепили сплошной шевелящейся массой.

Он выглянул и увидел того, кто его напугал. На пороге барака, сунув кончик носа за приоткрытую дверь, стояла тощая лисица.

Митька терпел, внушая себе, что это полезно, люди специально платят за иглоукалывание. Ко­лени он подтянул к груди, защищая то и другое, губы поджал и старался чаще моргать, отмахива­ясь ресницами от лезущих в глаза. Комары стали забиваться в уши и в ноздри. Митька заткнул нос пальцами, чтобы не чихнуть, если какой-нибудь гад заберется поглубже.

В бараке было темно и тихо.

Митька отполз и стал обходить его кругом. Так, а это что, баня? По другую сторону барака стоял дом поменьше. Судя по узким, как бойницы, окошкам — точно баня. Но бани не окружают колючей проволокой. Странно. Если в бараке жили лесорубы-заключенные, а в маленьком доме — охрана, т почему «колючку» не намотали вокруг барака?] Что ли, охрана не охраняла, а защищалась от лесорубов?

Что-то скрипнуло, и Митька замер с занесенной для шага ногой.

Еще скрип.

Митька заметил, как шевельнулась дверь бара­ка, и отступил за сосну.

Скр-рип! — пронзительно, противно, хуже, чем звон комаров. Он выглянул и увидел того, кто его напугал. На пороге барака, сунув кончик носа за приоткрытую дверь, стояла тощая лисица.

Скр-рип! Лисица толкнула дверь носом и отступила. И снова: скр-рип! Митька понял, что хитрюга тоже в разведке. Только у нее разведка боем: сунуться в подозрительное место, пострелять, то есть поскрипеть, и, если противник обнаружит себя, удрать.

Скр-рип! — на этот раз лисица не отступила, а шмыгнула в барак. У Митьки был большой со­блазн там ее и запереть. Но если даже на зимовье найдутся спички или бензин для зажигалки, есть лисицу — последнее дело, ее мясо пахнет псиной. К тому же она была союзницей: сделала Митькину работу, причем быстрее, чем сумел бы он сам. В ба­раке определенно никого нет, да и в доме тоже. Будь там люди, они бы вышли посмотреть, кто скрипит.

Осмелев, Митька скользнул к дому. Калитка в заборе с колючей проволокой была приоткрыта. Он шмыгнул вдоль стены и заглянул в разбитое окошко. В нос ударила вонь.

Митькин приятель Оау, маленький охотник из племени лесных индейцев, был большим знатоком звериного помета. Оау его читал, как записки: «Здесь недавно была свинья, успеешь догнать». В домике тоже побывала свинья. Залезла на стол, спустила штаны и оставила послание: «Всех нена­вижу!»

Глядя в окошко, Митька понял, почему домик окружен колючей проволокой. Внутри он был по­хож на шкаф с полками, полками, полками где только можно, до потолка. Зимой здесь был продо­вольственный склад. Веселенькая компания жила в бараке, если от нее приходилось охранять ее собственную еду.

В углу стоял топчан, покрытый засаленными ватниками: распоряжался на складе один человек. По таежному обычаю, он оставил еды для путни­ков. Теперь на полу в мешанине из растоптанных макарон, соли и придавленных подошвами окур­ков возились бурые лесные мыши. Рядом валялся пустой мешок. Судя по его размерам, продуктов было больше. Их разложили по рюкзакам, поле­нившись нагнуться за рассыпанными макаронами и солью.

Дверь барака снова скрипнула. Недовольно тряся головой и фыркая, оттуда выскочила лисица и убежала в кусты. Ага, и там нагадили. Значит, уголовники не собирались возвращаться на ночев­ку. Можно спокойно поискать спички или горючее для зажигалки.

Митька вошел в дом, и мыши бросились врас­сыпную. Не так уж много они успели съесть. Лине предстоит работа Золушки — отделять обломки макарон от мусора.

За дверью нашлась фанерная лопата для снега. Первым делом Блинков-младший соскреб со стола «послание» уголовников. Кстати, раз на. зимовье нет ни вышек для охраны, ни «колючки» у барака, то, может, эти двое с топором и не уголовники, а просто поганцы. Хотя бывают какие-то расконво­ированные заключенные. Они-то скорее всего и ра­ботают на лесоповале, потому что всю тайгу колю­чей проволокой не обнесешь.

Узкие окошки склада пропускали мало света. Торопясь, пока совсем не стемнело, Митька стал шарить по углам. Над топчаном висела керосино­вая лампа. Митька покачал ее — булькает! Боясь поверить такому счастью, он снял стекло, поднес к фитилю пустую зажигалку, чиркнул раз, другой... Фитиль поймал искры и загорелся, расточая счас­тливый запах керосина, тепла и будущей еды.

А уютно здесь было зимними вечерами. В тайге мороз, аж деревья трещат, а ты валяешься на топ­чане, и в ногах у тебя постреливает жаркая чугун­ная печка, а над головой, только руку протянуть, полочка с книжкой... «Спутник молодого трелев­щика», — прочитал Митька. На захватанной об­ложке какая-то гусеничная машина везла бревна. Хорошо быть молодым трелевщиком. Днем потрелевал на морозце, вечером лежишь, почитываешь «Спутник». И не надо тебе искать папу, и никого ты не боишься, и знаешь, что будет завтра...