Я быстро умножила сто долларов на сорок — получилось четыретысячи.

— Ты готова выбросить четыре штуки баксов? — изумилась я.

— Не выбросить, Мама, не выбросить, а заплатить за своёспокойствие. Немедленно заплатить! Как можно скорей! Ты ещё не видела во чтоони превратили мою дачу и, между прочим, пока мы здесь препираемся, продолжаютпревращать. Промедление смерти подобно! — взвизгнула Тамарка, видимо вспомнивжуткую картину, представшую её очам, когда она, жизнью довольная, ступила напорог своей дачи.

— Согласна, — ответила я, не желая без особой нуждытерроризировать любимую подругу.

Однако ей показалось, что слишком быстро я согласилась.

— Мама, — забеспокоилась Тамарка, — смотри не передумай,смотри не забудь, ты славишься принципами, ты хозяйка своего слова.

— Правильно, — подтвердила я, — не устаю повторять: как далаэто слово, так обратно и заберу.

— Мама! Ты так не шути! Без ножа меня режешь! Я и без тогобоюсь, что ты сразу грохнешься в обморок, как только откроешь калитку в мойсад. Все знают как ты брезглива.

— Если даром, то да, а за четыре штуки баксов, думаю, любаядурнота отступит. Короче, вези четыре штуки и не забудь ключи от дачи.Посмотрим, чем можно тебе помочь.

Тамарка с облегчением вздохнула и попросила:

— Только умоляю, Мама, не тяни.

— Как это не тяни? Я лежу в постели!

— Правильно, попей кофейку и сейчас же поезжай на дачу, всеравно ты на диете, только умойся и причешись — косметика тебя старит.Единственно тебя прошу, дорогая, бедная моя, ты там сразу не падай…

— Тома, за четыре штуки баксов уж как-нибудь на ногах устою,— вторично заверила я.

— Спасибо, Мама! Я знаю, ты мужественная женщина! Боже,какой там бардак! А я в пятницу собиралась устроить пикник, пригласила толпуколлег. Такие люди! Такие люди! Если приглашение отменю, многие будутнедовольны. Есть и те, которые недовольны уже, но на пикнике я собиралась ихочаровать. Теперь из-за этих котов пикник под угрозой срыва!

— И что тогда? — осведомилась я.

Тамарка со вздохом призналась:

— Охо-хо! Крах! Капут моему бизнесу!

Ах, вот оно что! Оказывается речь идёт не о даче, а уже оцелом бизнесе, который и дачу построил и все остальное…

Мне стало обидно: что же это я за какие-то жалкие четырештуки подписалась Тамарку от стада котов избавлять?

— Тома, если речь о бизнесе, то я тоже не лох, чтобы откотов избавлять тебя даром. Если им по сто долларов, то какое приданноеположишь ты мне?

— Те же сто долларов, — нагло заявила Тамарка, ставя меня наодну ступеньку с каким-то заурядным котом.

Возражать я не стала, просто повесила трубку. Впрочем и нерисковала ничем — Тамарка тут же позвонила опять.

— Хорошо, Мама, тебе плачу штуку, — сразу заявила она.

— Замётано, — согласилась я и, прийдя в хорошее расположениедуха, тут же посочувствовала подруге. — Бедная моя Тома, пять штук тебе платитьне жалко? Я бы на твоём месте сложила бы этих тварей в один мешок и в ближайшейреке утопила.

— Ты живодёрка! — ужаснулась Тамарка, впрочем, тут же иодумалась. — Поступай, Мама, как знаешь, — сказала она, — только ничего нерассказывай.

Мне стало смешно. Эта трогательная любительница животныхзапросто любому человеку голову открутит, если он случайно на тропу её бизнесазабредёт, а тут не может справиться со стаей котов.

Белоручка!

Я по-своему веду борьбу с капитализмом — облегчаю мошнутолстосумов везде, где только могу, не считаясь не с привязанностями своими нес дружескими чувствами. Поэтому с непередаваемым наслаждением смотрела я какмоя любимая подруга Тамарка отслюнявливала пять тысяч долларов.

— Мама, — кладя последнюю купюру на стол, сказала она, —надеюсь, к вечеру котов на даче не будет?

— Положись на меня, — целуя её в щеку, ответила я. — Сороккотов просто тьфу в сравнении с моим Санькой, я же легко справляюсь с ним.

* * *

Я мужественная женщина, но то, что довелось увидеть мне, запределами любого мужества. Стая грязных ободранных и опасно голодных котовразбрелась по роскошной Тамаркиной вилле, изгадила её, изгрызла и разодралакогтями. Вой стоял такой, что не приведи Господи!

О дурном запахе и говорить не хочется.

Больше всего поражало то, что коты ещё чем-то гадили, хотяих прилипшие к позвоночникам животы вызывали сомнения, ведом ли бедным тварямвкус пищи. Казалось, их не кормили от рождения.

Я сразу пришла в отчаяние. К тому же Тамарка меня обманула,котов оказалось гораздо больше — не сорок, а шестьдесят пять.

Как только выяснилось это, я пулей вылетела на улицу,достала из машины мобильный и, зажимая нос политым духами платочком,лихорадочно набрала номер телефона Тамарки.

— Тома, — сказала я, — ты должна мне ещё три штуки.

— Три косых? Мама, ты невозможная! — возмутилась Тамарка. —С чего ты взяла?

— Да с того, что котов не сорок, а семьдесят. Тридцать штукзлокозненно на твоей даче сидят и с нетерпением ждут приданного.

— Семьдесят? Этого не может быть! Когда я считала, их былосорок.

— Значит расплодились. Если не веришь, приезжай и пересчитайсама.

Тамарка запаниковала:

— Нет, Мама, пожалуй, поверю. В любое время заезжай ко мне вофис и забери три штуки.

— А если не будет тебя?

— Оставлю секретарше, но, Мама, креста на тебе нет! Плачууже восемь штук! Ты хоть понимаешь, что всего за сто долларов я легко избавлюсьот этих котов, заплатив их любому бомжу?

— Так что же не заплатишь? — ехидно поинтересовалась я.

— Наверное так и поступлю, — не менее ехидно ответилаТамарка.

— Что ж, я уезжаю. Пускай твой любой бомж за сотню доллароврадостно потопит несчастных тварей или хуже — бошки им на фиг посвинчивает.

От перспективы такой Тамарке, этой страстной любительницеживотных, сразу стало дурно.

— Мама, ты невозможная! — взревела она.

— Да, бомж котов порешит, а тебя покарает Бог, — невозмутимопродолжила я. — Подумай сама, что с твоим бизнесом завтра станет, если тыжмёшься на богоугодных делах, экономишь на беззащитных тварях. Завтра на твоихудачах начнёт экономить сам Бог, и останутся у тебя в жизни одни неприятности.