Растираю руки: ночи на острове холодные. Мы спускаемся с крыльца и, обойдя дом, подходим к заднему дворику, где растет таро на небольшом участке грязи. Я сажусь на корточки. Судя по размеру листьев, еще рано собирать их крахмалистые клубни. Мой гость опускается рядом. Правой стороной ощущаю тепло, исходящее от его тела.

– Почва истощена, – замечает он.

Лунный свет вырисовывает на его лице черты, которые я раньше не замечала.

– Надо удобрять.

Прогоняю непрошеные мысли.

«Сосредоточься на таро!»

– Чем?

Вокруг нас не валяются мешки с азотными соединениями.

– А ты как думаешь?

– Ой! Фу! – меня передергивает. Джоули, нет!

– Фу?

– Да, фу. Просто отвратительно.

Он подозрительно покашливает.

– Что? – в свою очередь, интересуюсь я.

– Ничего.

– Что?

– У тебя наивные представления о выживании, – он невозмутимо потирает запястье. – Думал, ты не против собственного удобрения.

– Определенно против.

– Значит, без дерьма?

– Значит, без дерьма!

«Не смотри на него! Не смотри в глаза!»

Потому что я не выдерживаю, и мы взрываемся хохотом. Ты-я подъезжает посмотреть, что случилось. Если что и случилось, так это то, что я деградировала в способностях парировать шутки о дерьме. Смех раскатывается по телу волнами. Я почти задыхаюсь. По щекам бежит судорога. В груди жжение. Тело наполняется адреналином, который обычно я получаю после восхождения на хребет.

– Ты что-то помнишь? Что-нибудь из прошлого?

Парень замолкает, и мне уже не хватает звуков его смеха.

– А должен?

– Иногда я вспоминаю что-нибудь, когда заново открываю для себя то, что уже как будто знакомо.

Киваю на таро:

– Кажется, ты разбираешься в садоводстве.

– Не помню.

– Тогда откуда эти знания про удобрения?

Для меня почва серая, а он различает ее цвета, но ведет себя как ни в чем не бывало. Подавляю чувство зависти.

– Просто знаю, – отвечает, пожимая плечами.

Что-то в этом жесте не так, как будто на его плечах больше веса, чем они могут выдержать. Гость встает и уходит в дом. Хочу крикнуть «эй, подожди». Обычно парни бегут ко мне, а не от меня.

Без него прохладно. Моя правая сторона остывает. Потираю руки и тоже возвращаюсь в дом.

* * *

Сегодня должна перелезть через хребет. Никаких отговорок.

Поднимаюсь до восхода солнца и иду на кухню завтракать. Листья кажутся хуже на вкус, после того как парень отказался их есть. Жую один листик, но в конце концов выплевываю кусок растительного волокна в раковину.

Гость спит в кровати, как мертвый. Волосы раскиданы на подушке, глаза закрыты. Смотрю, как поднимается и опускается его грудная клетка – единственное движение тела. Ритм гипнотизирует меня.

Мягко прикрываю двери спальни. Тихо прохожу по кухне, попутно забираю кухонный нож. Хватаю поясную сумку М.М. На крыльце ждет Ты-я. Она знает рутину.

Можно ли доверять парню и оставить его без присмотра? Он не делал попыток убить меня вновь. Сложная задача, знаю. В горле до сих пор саднит. Прошлой ночью мы провели приятные минуты в саду у таро. Но эта сторона острова – моя территория. Мой дом.

Там, за хребтом, на сером лугу с маленькими склепами, даже я чувствую себя чужой и не хочу, чтобы кто-то крался за спиной.

– Оставайся здесь, – приказываю Ты-е. – Убедись, что он не выйдет из дома.

– Абсолютно не согласна.

– Тогда что предлагаешь сделать? Связать его снова?

Ты-я недовольно жужжит.

Перевожу вопрос в утверждение:

– Я должна связать его снова.

– Абсолютно согласна.

– Нет, не могу, – бормочу себе под нос.

Еще свежа в памяти паника в глазах, вытаращенных от страха. Он не животное, а человек. Человек вроде меня.

– Не могу, – повторяю на этот раз для Ты-и.

– Нейтральна.

– Я уже совершала восхождение без тебя.

– Согласна.

– Со мной все будет в порядке.

– Не согласна.

– Параноик.

– Параноик: неразумно тревожный, подозрительный, недоверчивый. Имя существительное.

Да, это не я.

– Пожалуйста, – говорю Ты-е, – останься здесь.

Засовываю кухонный нож в сумку и спрыгиваю со ступенек.

Я не лгала, когда говорила, что поднималась на хребет без Ты-и и чуть не погибла. Теперь, после двух лет практики, умею делать это без травм, лишь слегка повреждая кожу на ладонях. Я привязываю веревку к вершине. Спуск всегда легче. Прыгаю на землю, выхожу из самодельного аркана и оставляю канат на месте до своего возвращения. Быстро пробираюсь сквозь травы, мимо склепов к лесу. Среди густых сосен нахожу подходящее дерево с восьмиконечными листьями и приступаю к работе кухонным ножом.

Через два часа и дюжину волдырей на руках дерево падает. Одно есть. Я отрезаю ветки и начинаю рубить второе. Небо темнеет. Воздух становится холодным и влажным.

Вытираю пот со лба, смотрю на деревья впереди. Они стоят вплотную друг к другу, но сейчас их как будто нет. Судоверфь появляется перед глазами, зовет меня.

Си.

Си.

Си.

Понятно. Я все еще на острове. Все еще схожу с ума.

Пообедав листьями, принимаюсь за последнее дерево. Связываю шпагатом из сумки три ствола вместе. Раскладываю дырявую кофту М.М., наполняю ее гнилыми листьями и сосновыми иголками. Отличное удобрение. То-то мой гость удивится! Я улыбаюсь.

Возвращение назад через луг занимает больше времени, чем обычно. Наверное, потому что тащу три ствола, увенчанных свитером с мульчей. К тому времени, как переношу все вещи на вершину скалы и спускаю их на другую сторону, облака уплотняются, начинается мелкий дождь. Волоку свою ношу домой по каменистой дороге. Разгружаю стволы на крыльце, подтаскиваю мешок мульчи к двери и захожу внутрь.

И почти не узнаю кухни. Полы чистые, ни единой песчинки. Столешницы вымыты. В старом кувшине у раковины красуются одуванчики.

– Ух ты!

Ты-я либо сломалась, либо решила самовыразиться?

– Ух ты, – она выкатывается из гостиной. – Удивление или восхищение. Восклицание.

– О, Ты-я! Не надо было…