кружкой, а Баат рассказывал звенецкие сплетни хозяину, волчонок вынырнул из детинца и побежал к посаду. Охотничье чутьё забило тревогу и растормошило обоих.

Чонгар предлагал сразиться по-честному, на что Баат хохотнул, мол, кто же выходит с мечом против перевёртыша. Пришлось объединить усилия и поворожить. Они окропили землю кровью, заплатив Хортецу дань за колдовство, затем напустили морок – тонкий, пахучий, неосязаемый даже волчьим носом.

Томаш попался в сети. Это было жалкое зрелище: уставший, голый, грязный, в каплях крови и явно исхудавший. Чонгар засомневался поначалу, – действительно ли княжич? – а потом увидел колечко, обитое мехом. Нет, тут не спутаешь.

– Вяжи его крепче, – сказал Баат. – Как очнётся, будет рыпаться.

Чонгар криво ухмыльнулся и сдёрнул с шеи волчонка кольцо.

– Теперь никуда не денется, – он с силой сжал украшение в кулаке.

Девкин мех забрал Баат. Поэтому будет справедливо, если Чонгару достанется колечко. О, кто бы знал, как ему было приятно ощущать власть над Томашем, дорогим братом Кажимера. Он мог бы притащить волчонка и стребовать с великого князя что угодно. Наверное, именно так и собирался поступить Баат. А Чонгар…

Он заскрежетал зубами до боли. Быстрая смерть Томаша не насытит жажду мести. Не хватит ему и слёз Кажимера. Что же тогда? А может, вонзить меч в землю и пойти к Славене, чтобы отпоила мятой и сделала такую остуду на сердце, что все рёбра заледенели бы?..

Чонгар связывал Томаша крепко-накрепко, не щадя изнеженной кожи. Пусть помучается хоть разок! По-мучается… О, эта мысль пришлась по вкусу, да так, что он почти ощутил привкус мёда на языке. Что, если отобрать у Томаша колечко, а вдобавок отрезать руку? Пусть живёт калечный, в злобе, ненависти и жалости.

Конечно, Чонгар пытался ранить не его, а Кажимера. Насколько великому князю будет больно? Пожалуй, больнее некуда. По мёртвому волчонку можно было справить тризну, а после забыть, но живой калека – это надолго, на много-много лет.

– Вижу, что ты рад, – отметил Баат. – Как отвезём домой да заживём!..

– Заживём, – повторил Чонгар, проверяя цепи. Да, держат крепко, но другого он и не ожидал. Заговорённые оковы и голодного медведя удержали бы.

Они потащили Томаша в избу, что примыкала к мыльне. Держать его решили в дальней светлице, чтобы не пересекался с девкой. Чонгар цокнул от досады. Спасать ведь пришёл, не просто так! Ишь какой добрый! Вот и как перед таким заносить меч? Позор любого витязя – ранить беззащитного, да ещё и честного. Так поступали лишь наёмники, которые давно отреклись от ратного дела и кормились грабежом. Или нечисть.

Ох, витязь-витязь, до чего же ты совестливый! Чонгар тащил Томаша и ругал себя по-страшному, а заодно и уговаривал, мол, всего-то рука – не так жутко, на бойне бывало и хуже. Да и волчонок – княжич, не бедняк, которому надо кормить семью. Не пропадёт.

Опустив его на засаленный пол, Чонгар с удивлением осознал, до чего же княжич Добролесский похож на Агнеша. Тонкие губы, впалые щёки, запутанные кудри… Да чтоб его! Как будто нечисть заставляла его душу метаться, подкидывая разные мысли.

– Я спать, – Чонгар ушёл на кухню. – Прилягу у печки, а ты как знаешь.

– Я у Марушки переночую, – зевнул Баат. – Если наши гости очнутся, узнаем.

Нельзя было принимать решение с туманной головой. Сперва Чонгар выспится, а завтра подумает ещё раз, более здраво и твёрдо. С этой мыслью он провалился в царство снов.

2.

Солнечные лучи разрезали светлицу, выглядывая из-под закрытых створок. Полдень? Наверное, да, хотя какая разница? Маржана обхватила руками голову. Цепи зазвенели, но сталь не накалилась, слава всем богам и особенно – Мокоши-матушке и Велесу. Хотя тяжело было сдерживаться – не скалиться, не наговаривать проклятия, не наводить чары. И волк внутри бешено метался, просился на свободу. Только как его выпустишь без меха-то?

За порогом показался витязь, не рыжебородый – другой. Кажется, за ночь он сгорбился ещё больше и, в отличие от своего друга, не казался ухоженным, напротив – грязный, в рваной одежде. Только меч и обувь он держал в порядке.

– Надеюсь, ты будешь молчать, – начал… Чонгар, что ли? Вроде бы так. – Иначе мне придётся отрезать твой язык.

– Мне нет дела ни до тебя, ни до То-маша, – хмуро ответила Маржана. – Я не принесу вам пользы.

– Я отвезу тебя к великому князю и он сам решит, что с тобой делать, – Чонгар искоса посмотрел на неё. – Захочет – будешь свободна.

Великий князь, подумать только! Месяц-другой назад Маржана посмеялась бы, если бы кто-то сказал, что она будет путешествовать с княжичем Добролесским, станет волколачкой, попадёт в лапы охотников и попадёт в Звенец. Теперь было не до смеха.

– А можно мне, – боги, как же стыдно такое произносить! – Ну… выйти во двор?

Чонгар тяжело вздохнул и выдавил будто бы нехотя:

– Только со мной и без глупостей.

Они вместе вышли через второй ход. Будь это деревня, Маржана могла бы воззвать к лесу. А в городе что? Каменный, мёртвый детинец, высокое забороло и посадские ворота, за которыми тянулись бескрайние поля.

Чонгар отвернулся в сторону, но не переставал следить – чужие чары так и вились в ногах, не давая сделать лишнего шагу. Но оно Маржане и не надо было – спасибо и на том, что позволили справить нужду под кустом. Значит, всё ещё считали ценной. А зря.

– Когда в дорогу-то? – она поправила рубаху и злобно шикнула. Как же мешали эти мерзкие цепи!

– Узнаешь, – отозвался Чонгар.

Вот тут она не выдержала. Последняя нить разорвалась, высвобождая то, что копилось внутри. Маржана зарычала и заглянула в глаза витязю.

– Послушай, я не знаю, что у тебя случилось, – она вцепилась руками в древесную кору. – Но я знаю, что ты по природе своей не злой человек и действуешь не от зла. Твою душу испортила боль, перевернув в ней всё с ног на голову, и ты мечешься, – да, я это вижу и без чар! – как проклятый богами, но никак не найдёшь покоя.

Ну всё, теперь Чонгар точно убьёт её. Маржана выдохнула. Вот бы теперь провалиться прямиком в мёртвые земли, лишь бы не чувствовать гнев, который выльется на плечи.

Но всполоха не случилось – Чонгар устало взглянул на неё и жестом указал возвращаться в светлицу. Назад они шли молча. Неужели Маржану услышали? Может, ему станет чуть легче, и витязь всё-таки даст ей свободу или – о, до чего же жалкая мысль! – заменит проклятые цепи чародейскими путами.

«Ещё одними», – мрачно заключила Маржана, чувствуя, как в рёбрах воет зверь. По ощущениям – скорее целая стая. Но эти путы хотя бы не раздражают звоном и не впиваются в запястья.

Ей хотелось закричать: «Ответь хоть что-нибудь!» – жаль, страх мешал. От Чонгара повеяло злостью и грустью.