— Благодарю вас. Надеюсь, завтра вы окажете мне любезность и попробуете вспомнить что-то еще. А мы тем временем наведем справки у его помощников и коллег. Вам известно, сохранил ли он письмо?

Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок.

— Нет, неизвестно.

— Прошу вас, миссис Карфакс, ничего не уничтожайте. Было бы лучше, если бы вы заперли кабинет вашего отца.

— Конечно. А теперь прошу меня извинить, мне нужно побыть одной.

Питт вытянулся по стойке «смирно». Это был странный жест, но он испытывал искреннюю симпатию к этой женщине, причем не только потому, что она потеряла отца, убитого жестоким способом и при невыясненных обстоятельствах. Его симпатия была вызвана еще и тем, что он чувствовал ее боль, одиночество, порожденное отношением к ней мужа. Вероятно, думал он, она любит его сильнее, чем он — ее, и понимает это. Однако Томасу казалось, что есть нечто большее, какая-то более глубокая сердечная рана, но о ее природе он мог только догадываться.

Лакей проводил Питта до двери, и инспектор вышел на освещенную фонарями тихую улицу. Его не покидало ощущение, что грядут и другие трагические события.

На следующий день констебли принялись за поиски любых свидетелей, которые могли что-либо видеть. Их показания требовались, чтобы уточнить время совершения преступления, выяснить, откуда появился убийца — с северного или южного конца моста, куда он потом направился, ушел он пешком или уехал в кэбе. В большинстве случаев сотрудникам полиции пришлось ждать до вечера, так как те, кто появлялся на улицах ближе к полуночи, днем сидели дома, либо ходили по магазинам, либо навещали кого-то, что означало, что они могут быть где угодно, и даже депутаты парламента находились у себя дома, или в своих кабинетах, или в министерствах.

К середине недели удалось разыскать четырех извозчиков, которые ехали по мосту между половиной одиннадцатого и одиннадцатью. Никто из них не заметил ничего необычного или примечательного, по мосту не слонялись никакие подозрительные личности, кроме проституток, а те, как Хетти Милнер, просто занимались своим ремеслом. Один видел мужчину, продававшего горячие пудинги. Оказалось, что этот торговец из постоянных, однако и он не смог рассказать ничего существенного подошедшим к нему полицейским.

Выяснилось также, что в ночь убийства Этеридж перед уходом общался с несколькими депутатами парламента, а потом они распрощались и разошлись в разные стороны. Никто не видел, следовал за ним кто-либо или нет, и вообще не помнил, как он шел к мосту. Их головы были заняты совсем другим, ночь была темной, было поздно, они страшно устали и мечтали поскорее добраться до дома.

Проделанная за день работа — беготня по городу, опросы, анализ собранных сведений — к полуночи подтвердила только одно: тот вечер был совершенно обычным. Никаких странных личностей вблизи Этериджа замечено не было, ничто не нарушало его душевного равновесия и не побуждало его действовать иначе, чем в другие вечера, когда палата заседала допоздна. Не было никаких ссор, никаких неожиданных сообщений, никакой спешки или неприятностей, он не общался ни с кем, кроме других депутатов, ни с друзьями, ни со знакомыми.

Гарри Роулинс обнаружил мертвого Этериджа через десять минут после того, как несчастный распрощался со своими коллегами у выхода из палаты общин.

Питт сосредоточил свое внимание на личной жизни Этериджа и начал с его финансовых дел. Ему понадобилось всего два часа, чтобы подтвердить свое предположение о том, что тот был чрезвычайно состоятельным человеком и никаких наследников, кроме единственного ребенка, Хелен Карфакс, не имел. Недвижимость ни при каких условиях не могла быть отчуждена у наследницы, обладавшей безусловным правом собственности на дом на Пэрис-роуд и внушительные, не обремененные закладными земельные участки в Линкольншире и Вест-Райдинге.

Питт пребывал в расстроенных чувствах, когда покидал контору поверенных. Даже весеннее солнышко не могло прогнать его плохого настроения. Законовед, маленький педантичный дядечка в очках, крепко сидевших на узкой переносице, ничего не рассказал о Джеймсе Карфаксе, однако его молчание оказалось красноречивее любых слов. Он поджал губы, устремил на Питта грустный взгляд бледно-голубых глаз, а потом поведал только то, что и так станет известно, когда завещание будет утверждено, хотя инспектор ожидал услышать гораздо больше. Правда, он не осуждал его за осторожность: семьи уровня Этериджа нанимают в поверенные только тех, кто обладает безупречной репутацией и ни разу не обманул доверие клиента.

Питт быстро пообедал в «Козле и компасах» хлебом с холодной бараниной и стаканом сидра и, взяв кэб до Пэрис-роуд, проехал через Вестминстер и пересек реку по мосту. Время для визитов было вполне приемлемое, и инспектор не опасался, что зря потратит время, если окажется, что Хелен Карфакс неважно себя чувствует и не может его принять. Главная цель состояла в том, чтобы порыться в бумагах Этериджа и попробовать отыскать то письмо, о котором она говорила, или какую-нибудь другую корреспонденцию, указывающую либо на врага, либо на женщину, считающую себя обойденной, либо на делового или профессионального конкурента — в общем, на кого-нибудь.

Питт вылез из кэба и увидел то, что ожидал: зашторенные окна и темный венок на двери. Горничная, встретившая его, была в чепце из черного, а не, как всегда, белого крепа и без белого передника. Ее так и подмывало отправить инспектора к кухонной двери, которой всегда пользовались торговцы, однако некая смесь неуверенности, страха и пережитого шока вынудила ее выбрать более легкий путь и впустить его в дом.

— Не знаю, сможет ли миссис Карфакс принять вас, — сухо предупредила она Питта.

— А мистер Карфакс? — спросил он, следуя за ней в малую гостиную.

— Он уехал по делам. Думаю, вернется после обеда.

Вы могли бы спросить у миссис Карфакс, даст ли она мне разрешение осмотреть кабинет мистера Этериджа и поискать письмо, о котором она вчера упоминала?

— Да, сэр, спрошу, — с сомнением произнесла горничная и оставила его одного.

На этот раз Томас более внимательно оглядел помещение. Обычно малые гостиные предназначались для приема неожиданных визитеров. Еще здесь хозяйки по утрам разбирали корреспонденцию, планировали свой день, раздавали указания кухарке и экономке и обсуждали бытовые вопросы с дворецким.

В одном углу стоял письменный стол времен королевы Анны, рядом — еще один стол с фотографиями в рамках. Питт вгляделся в снимки. На самой большой были запечатлены молодой Этеридж и миловидная женщина, напряженные, с застывшими взглядами, устремленными в объектив. Однако даже сквозь строгий стиль снимка можно было увидеть, что в отношениях этих двух людей присутствует взаимное доверие, спокойствие, которое скорее базируется на семейном счастье, чем на дисциплине. Судя по моде, фотография была сделана двадцать лет назад. Среди прочих на столике стоял портрет мальчика лет тринадцати, худенького, с огромными глазами и сосредоточенным взглядом инвалида. Фотография была в траурной рамке.