По слухам, цыгане использовали мальцов вроде него, для всяческих темных дел, отнести — то, доставить — это. Только если уж ловили с «этим», в тюрьму садился курьер. Оттого, долго у них никто и не задерживался в «таборе».

На улице в дальнем дворе запел первый петух. В дверь громко постучали. Отец не просыпался, а лишь сопел, сидя за столом. Постучали еще и еще. От громкого стука зашевелились ржавые петли на дверном проеме.

— Э-э-эй открывай, договорились на утро, мы приэхали!

Димка не шевелился, и смирно сидел за печкой.

— Кто-о там припе-ерся еще! — промямлил отец, пошатываясь по направлению к двери.

За порогом стояли два человека. Оба в хорошей, чистой одежде, у каждого блестел золотой перстень на пальце.

— Как дагаваривались, мы приэхали дарагой! — сверкая зубом, ответил тот, что был потолще. Второй, в кепке, осматривая внутренности старого дома, переступил порог и обходя по кругу комнату, направился в сторону печки.

— Выхади малой! Нэ абидим! Сабирай вещи, если есть что брать, — произнес человек в кепке, приближаясь к задней стене печки, прямиком к Димке.

— Ну давай сын прощаться! Вспоминай почаще сколько я для тебя сделал! — теперь твоя очередь, отцу тоже надо помочь. Глядишь, свидимся еще, — сидя за столом и поддерживая голову рукой, пробубнил отец.

Выходили в утренней дымке тумана, наступая на влажную траву, придавливая к земле закрытые бутоны крошечных цветов.

Водитель несколько раз посигналил. Машина тронулась и быстро набрала скорость. Димка смотрел в окно с заднего сиденья, несколько раз он оборачивался, пытаясь оставить в памяти удаляющийся дом. Сквозь пыль и грязное стекло виднелся отец, с пачкой купюр в трясущейся руке. По щекам текли слезы, в горле застрял противный комок обиды, внутри поселилась пустота.

Мама часто учила Диму молиться, особенно в трудных жизненных обстоятельствах. Он даже знал на память — «Отче наш», но сейчас ему не хотелось ничего, только молчать и смотреть в окно. В голове крутились мысли: «Как же так?! Ведь ты столько раз у Него просил! А видишь, как Бог с тобой поступает! Если бы Он был, разве не услышал бы тебя! Разве не помог? Нет никакого Бога! А раз Его нет, значит, надо жить ради ненависти, можно и нужно отомстить! За что они тебя так? Жизнь одна, делай что хочешь! Главное, выберись, а там уж видно будет».

Через несколько километров поездки, комок постепенно стал уходить, а Димка ощутил презрение и ненависть ко всему вокруг. Мысли не унимались: «Почему учительница, Тамара Константиновна так давно не приходила? Ведь ты уже месяц в школу не являлся, разве она не могла помочь? Да ей просто плевать на тебя! Где соседка, что дружила с мамой? Где крестная тетя Таня? Нет! У них свои дети, свои заботы, никому не нужен такой как ты! Беспокойся о себе сам, никто во всем мире не хочет, чтобы ты стал хорошим! Ты лишний, все желают только избавиться!»

Сердце горело обидой от предательства. Дима вспомнил, как мама перед сном, у его кровати рассказывала о героях-мучениках первых веков. Этих страдальцев бросали на арену к тиграм, но те не отказывались от веры и смело шли на смерть. Эти святые люди имели внутренний стержень, даже тогда, когда их предавали родные, писали лживые доносы соседи, их мучали тайно в тюрьмах и публично на городских площадях. Всегда эти герои молились и надеялись на своего Бога.

Дима пытался преодолеть мысли, заставить себя успокоиться, сквозь черноту внутри, сквозь слезы на щеках.

Искреннее:

— Господи помилуй! — все, на что хватило его сил.

Чернота внутри зашевелилась гуще. «Ты что! Нет Его, какой еще помилуй, это просто смешно! Ты же сам видишь, куда тебя везут, через месяц будешь в тюрьме, а там по накатанной дорожке! Все это благодаря кому? Безразличным людям, что жили рядом с тобой, ходили вместе в школу, встречали тебя в сельском магазине! Вот кто настоящий негодяй, а вовсе не ты! А еще христианами называются!» — отвечали мысли.

Бог, помоги! — слезы капали на велюровое сиденье.

— Ты малой спакойна, нэ надо машина портить, приедем, там рыдай, поня-я-ял?! Произнес водитель, наблюдая за Димкой через зеркало заднего вида.

Дима вытер мокрые скулы и стало немного легче, может от того, что слезы закончились, а может, от слов молитвы. Стало чуть-чуть светлее, внутренняя чернота давила уже не так сильно.

Мама! Я так боюсь ехать к ним, я не хотел бы стать преступником или курьером, пожалуйста услышь меня! Бог, обещаю всю жизнь буду делать, что скажешь! — наблюдая в окно за парящими на небе облаками, мысленно произносил Дима.

Машина резко остановилась со скрежетом колес прямо за крутым поворотом. Дима даже съехал с сиденья и уперся лбом в переднюю спинку.

— Так, цыц малой! Мы тэбя падвозым, а куда шел сам рэшай, если спросит, понял?! — тихо произнес рот с золотым зубом.

— Здравия желаю! Куда следуем? — за окном стоял, словно ангел, высокий сотрудник ГАИ в чистенькой серой форме.

Димка высунул голову в открытое окно машины. Совсем рядом, из-за кустов выглядывал мотоцикл с пассажирской коляской.

— Да-а вот, начальник, в город едэм в больницу, подвозим парня. На дороге взяли, совсем измучен, нищий или сбежал откуда, — не очень уверенно ответил «золотой зуб».

— Документики предъявите на машину! На ребенка тоже! — строго произнес «ангел в серой форме».

Вытаскивая свидетельство, что отдал отец при сделке, «золотой зуб» подал сотруднику:

— Мы у нэго сразу их спрасили, ато сбэжит ище! Кто их бродяг знае-ет!

— Так, так, — рассматривая документы и вчитываясь, — выходим молодой человек!

— Что-о нэ так начальник? Мы все показали! Нада ехать уже, врэмя!

— Мальчик, проходи в коляску мотоцикла, а вы граждане за мной следуйте по дороге, там разберемся! — усаживаясь на мотоцикл, четко произнес патрульный.

Димка с радостью слез с велюрового сиденья, промчался широкими шагами к мотоциклу спасителя и одевая