Я поправляю сумочку на плече, не зная, как рассказать Майеру правду.

В итоге выяснилось, что я неверно оценивала Джо. Я думала, он вкладывается в наши отношения примерно так же, как я, то есть процентов на пятьдесят. Мы не каждый день разговаривали, но и не спали с другими людьми. Не признавались друг другу в любви, но обязательно встречались хотя бы раз в неделю. Так продолжалось месяцев пять.

Но вот наступил день его рождения. Майер, как назло (я, к своему ужасу, поздно спохватилась), запланировал недельный тур. Я должна была лететь в Сан-Франциско, оттуда в Окленд, а из Окленда в Сан-Хосе. Мы с Мариссой, которая уже успела стать незаменимой в качестве репетитора или даже няни Хейзл, договорились, что в середине нашего маршрута они к нам присоединятся: мы съездим в Алькатрас и сходим в театр на «Проклятое дитя» с отличным сурдопереводом – это будет ранний подарок малышке на день рождения.

К тому времени я уже начала замечать, что Джо не очень нравится быть на вторых ролях, хотя претензий он не высказывал. Я тоже решила не сотрясать воздух. Просто улетела, и все.

На третий день после нашего отъезда Хейзл заболела гриппом. Майер вернулся домой сразу же, я – через два дня, как только отвыступала.

Войдя в их квартиру, которая в то время готовилась к продаже (даже вещи были частично упакованы), я с порога почувствовала запах хлорки и лекарств. Майер и Хейзл болели в разных комнатах. Девочка уже шла на поправку. Грипп, конечно, ее ослабил, к тому же ей надоело питаться тем, что оставляла под дверью Марисса (надевавшая для этой цели нечто очень похожее на комбинезон химзащиты), зато у нее был телевизор и «Нетфликс» с субтитрами.

А вот Майер действительно тяжело болел. Я люблю шутить про гриппующих мужчин, но этому мужчине было действительно плохо. Я давала ему то мотрин, то тайленол, температура поднималась и падала, а потом поднималась снова, и так продолжалось трое суток. Бедолага ничего не мог есть, только пил, и я уже собралась везти его в больницу, когда ему наконец стало получше.

До болезни Майер отпустил что-то наподобие эспаньолки; за те несколько дней, на протяжении которых он вставал, только чтобы дойти до туалета, выросла настоящая борода.

Я усадила его на кровати, закутала, липкого от пота, в чистую простыню и начала кормить бульоном. И нахмурилась, не услышав возражений.

– Я думала, ты будешь протестовать.

Он посмотрел на меня печальными красными глазами и прохрипел:

– Поздно стесняться. Ты слышала, как меня рвет.

И я поняла: вот таким бывает Майер, когда он наиболее уязвим.

Я знала его как человека, который не прячется под маской юмора или едкой иронии. Если он и шутил, то чаще всего затем, чтобы поддержать меня. Он упорно работал над собой ради дочери, постоянно заботился о тех, кто ему дорог. Но вот сейчас со мной он немного расслабился. Я удостоилась привилегии: он впустил меня во всей моей шумной, насмешливой и вульгарной красе в тот стальной пузырь, при помощи которого старался заслонить себя и Хейзл от внешнего мира.

По какой-то необъяснимой причине Майер позволил мне постучать в секретную дверцу и беззастенчиво вторгнуться на его территорию. Было видно, что он смущен и пытается, фигурально выражаясь, задержать меня на пороге, чтобы успеть навести у себя хоть какой-то порядок. Но я не стала ждать: взяла и вошла.

– Тебе идет борода, – сказала я, проведя большим пальцем по отросшей щетине.

Часов через шесть после того как Майер впервые за долгое время смог съесть немного бульона с крекерами, я, измотанная то ли беспокойством, то ли недосыпом, наконец решила вернуться к себе. На ступеньках перед дверью сидел Джо.

– Привет…

– Не волнуйся, Фарли. Много времени я у тебя не отниму.

– Что? О чем ты?

– Я был на вечеринке у Ланса – мы с друзьями праздновали мой день рождения…

Только теперь до меня дошло. Черт! Я же его не поздравила! Даже сообщения не прислала!

– Так вот Ланс сказал мне, что ты уже четыре дня как дома. Я-то думал, что ты еще в Сан-Франциско, а ты вернулась и даже не дала мне знать.

– Извини, Джо, мне жаль, что так вышло, – ответила я и мысленно прибавила: «А еще я еле держусь на ногах. Поскорее бы отделаться от тебя и завалиться спать».

– Знаешь, я был бы рад сказать, что все нормально, только на самом деле не нормально. Я устал быть для тебя удобным, устал под тебя подстраиваться. Я очень старался. С пониманием относился к тому, что ты так увлеченно занимаешься своей карьерой. Но, Фарли, себя на сцене ты ставишь, по-моему, выше себя настоящей. Ради того, чтобы быть успешным комиком, ты готова отказаться от собственного счастья, забыть о других сторонах своей личности. Ты не можешь поесть, ничего не записав за эти тридцать минут. В ресторане ты должна наблюдать за соседями, чтобы потом придумать про них какую-нибудь шутку. А позвонить мне в день рождения – к сожалению, черт возьми, не должна.

Джо вздохнул, и я поняла: не такой уж он простой и легкий, каким я его считала. И все, что он говорит, – правда.

Ну или почти все. Кое с кем я все-таки бываю самой собой. С Майером, с Хейзл. Пожалуй, даже с Мариссой.

Но с Майером – точно.

Когда мы вместе, я раздражаюсь, если нужно что-нибудь записать. Мне слишком хорошо и потому очень не хочется отвлекаться. Отвлечься все-таки приходится, чтобы потом не забыть шутку. Но весь тот материал, который я записываю во время встреч с Майером, берется из того, что мы говорим или делаем. Я ничего из себя не вымучиваю.

Джо ушел, не сказав больше ни слова, и я его отпустила.

Всего лишь раз он прислал мне ночью сообщение, а следующим же утром извинился.

Я не переживала из-за нашего расставания. По крайней мере до тех пор, пока не заметила, что его исчезновение из моей жизни совершенно не отразилось на моем самочувствии. Тогда-то я и решила откровенно поговорить с психотерапевтом – доктором Деб. Впервые в жизни я всерьез задумалась о том, что происходит со мной как с человеком и к чему приведет моя тенденция смотреть на многие вещи отстраненно.

И наконец поняла: я использовала одного мужчину для удовлетворения своих потребностей, в то время как мое сердце было занято другим.

– Фарли? Надеюсь, этот Джо… ничего такого