спрятаться. А все пусть думают, что он мертвый.

– Он назвал вам имя этого человека?

– Нет, имя не назвал, – отрицательно мотнула головой горничная. – Сказал только, что это его дочь.

– Чья дочь? – почти что одновременно спросили и следователь, и начальник сыскной.

– Ну как чья? Михаила Федоровича… – ответила Канурова.

– Так у него есть дочь! – вполголоса проговорил Алтуфьев и схватился за голову.

– Михаил Федорович так сказал…

– А раньше он вам это говорил? – спросил Фома Фомич.

– Нет, ничего не говорил, да и почему он мне про это должен рассказывать? Я кто такая? Я только горничная… Правда… – она задумалась, – когда я ему про это тринадцатое пирожное рассказывала, он меня послушал и пробормотал, но не мне, а вроде как сам себе: «Значит, она в кондитерскую Джотто устроилась…»

– Получается, про то, что у Скворчанского есть дочь, вы впервые узнали, когда Марко принес бисквиты и кухарка отравилась ими?

– Да, тогда и узнала… – кивнула Канурова.

– Что еще говорил твой хозяин? – начальник сыскной взял инициативу в свои руки, и, похоже, следователь был не против.

– Ну что говорил? Что у них с дочерью вражда…

– По какой причине?

– Ну, про это я не знаю. Михаил Федорович сказал только, что вражда, и все, а я не спрашивала.

– А почему он решил не в полицию обратиться, а скрыться?

– Я же уже говорила – пусть, мол, слухи по городу ползут, что Скворчанского отравили. А я, говорит, пока спрячусь. Когда полиция ее поймает, тут и я объявлюсь.

– А он вам не сказал, где собирается спрятаться? – продолжил спрашивать начальник сыскной, а следователь только одобрительно кивал.

– Нет, не говорил.

– Может быть, он как-то намекал, кто его дочь, как выглядит?

– Нет!

– Вас бы следовало примерно наказать, мещанка Канурова, – строго проговорил Алтуфьев, – за то, что ввели следствие в заблуждение, но вы, я так понимаю, уже наказаны.

– Да я что? Я делала то, что мне Михаил Федорович велел. Я ведь ни в чем не виновата, просто…

– Да ладно! – отмахнулся следователь. – Я вас освобождаю из-под стражи. Сейчас выпишу бумагу, и можете идти…

– А куда я пойду? – растерянно вертя головой, проговорила Канурова.

– Ну как куда? Возвращайтесь в дом Скворчанского. Ведь, насколько мне известно, он вам от места не отказывал. Может, откажет, но, пока не объявится, будете жить там и исполнять свои обязанности.

– А можно мне, – горничная замялась, – можно мне…

– Ну что еще?

– Можно мне, пока вы отравительницу ищете, в остроге побыть?

– Что так? – удивленно уставился на Канурову следователь. – Всю дорогу только и разговоров было, чтобы на волю тебя отпустить, а теперь вот сама не хочешь. Странно!

– Так ведь боязно мне одной в доме головы. А в арестном доме оно, конечно, и несладко, но там стены, двери, замки… Там ей до меня не добраться…

Алтуфьев перевел удивленный взгляд с горничной на фон Шпинне, интересуясь, что думает по этому поводу начальник сыскной.

– Пусть посидит, – кивнул Фома Фомич.

Когда горничную увели, следователь крякнул и проговорил:

– Вот ведь как дело-то повернулось…

– Вы верите ей? – спросил фон Шпинне.

– А что остается? Улик никаких. Я потому и держал ее под замком, надеялся – сломается девка, а она вишь – ни в какую. Значит, точно невинная…

– Но она ведь созналась, – заметил начальник сыскной, – значит, не зря вы ее под замком держали.

– В чем созналась? – спросил Алтуфьев и удивленно посмотрел на Фому Фомича. Похоже, он искренне не понимал.

– Как в чем? В том, что Скворчанский жив. Мы ведь не знали, что у головы есть дочь, что он считает ее опасной и способной на убийство. Правда, все это мы знаем со слов прислуги, но пока у нас ничего другого нет. Будем работать с этим. Что вы собираетесь предпринять? – закончил свой монолог вопросом полковник.

– Если то, что сказала Канурова, правда, то нужно искать истинную отравительницу, а также Михаила Федоровича Скворчанского.

– Ну что же, Яков Семенович, я вас понял, давайте поступим так: вы занимайтесь отравительницей, а я попробую отыскать Скворчанского. Как вам мое предложение?

Алтуфьев думал недолго, потому как сразу же смекнул – отыскать отравительницу много почетнее, чем Скворчанского.

– Я согласен, но у меня тут… появилась мысль…

– Какая?

– Мне известно, что кондитер Джотто сидит у вас в сыскной под арестом…

– Да, мы его задержали. Он подозревается в отравлении нищего.

– А может быть, мы сделаем так, чтобы всем было хорошо? – вкрадчиво проговорил Алтуфьев и плутовато вильнул глазами.

Начальник сыскной ничего не сказал, но пристально посмотрел на следователя. Яков Семенович расценил этот взгляд как вопрос.

– Раз Джотто подозревается в отравлении нищего, то почему бы не объявить его виновным и в других отравлениях да и закрыть дело?

Губы Фомы Фомича дернулись, и он улыбнулся.

– Но это ведь не он отравил бисквиты.

– Да он, он! Я это нюхом чую… Но если даже и не он, то какая, в сущности, разница… Ну отправим на каторгу инородца. Одним больше, одним меньше…

– А вам разве неинтересно узнать, кто настоящий отравитель или отравительница?

– Я это и так знаю – Джотто! – уверенно проговорил Алтуфьев.

Начальник сыскной какое-то время подумал, потом кивнул:

– Хорошо. Поступайте, как сочтете нужным. Я сегодня же передам кондитера в ваши руки, а сам займусь поисками Скворчанского.

На том и расстались.



Глава 14

Разговор фон Шпинне с губернатором

Петр Михайлович Протопопов принял начальника сыскной полиции без проволочек. Ему было интересно узнать, как продвигается дело Скворчанского. К тому же губернатор был в этом деле кровно заинтересован. Но двигало им не чувство справедливости, которая во что бы то ни стало должна восторжествовать, а чувство самосохранения, вернее сохранения за собой губернаторского места. Он знал, что его назначение проходило со скрипом, было много противников. И теперь у них появился лишний козырь – возможность во всеуслышание заявить, что не успел Протопопов принять губернию, а у него уже там началось черт знает что: городской голова пропал или даже мертв, какие-то отравления, а убийца до сих пор не найден. Куда смотрит новый губернатор? Да и справляется ли он со своими обязанностями? Может, стоит подумать, а на своем ли он месте?

Начальник сыскной, войдя в приемную губернатора, не увидел за столом секретаря, круглого безусого Клюева. Там сидел другой, Фоме Фомичу не знакомый человек.

– Вы, если не ошибаюсь, начальник сыскной полиции? – спросил он у фон Шпинне, обнаруживая неплохую осведомленность.

– Да, вы правы, я полковник фон Шпинне Фома Фомич, начальник губернской сыскной полиции. Но