У меня теперь тоже есть женщина.

«Есть женщина у меня – вот ведь какое дело…» – подумал я и чуть не задохнулся от этой мысли.

От мысли, оказывается, можно задохнуться…

_______________________________________________

Жизнь перестала подавать мне знаки, подсказки… Вся эта херня исчезла. Два человека, живущие во мне и раздирающие меня пополам своими указаниями, похоже, тоже исчезли.

Все это случилось не потому, что жизнь меня разлюбила. Вовсе даже наоборот. Ей не нужно было подавать мне знаки, и сеять в душе сомнения. Жизнь стала ясной, прозрачной и осмысленной.

Жизнь имела имя. Теперь ее звали Ирма.

Вместе со знаками и прочей ерундой куда-то похерился опыт.

Раз… Два… Три… Проверка…

Именно: опыт. И именно: похерился. Да-да, именно так.

Что, я разве не знаю, как происходит моя любовь? Знаю прекрасно.

Восторг. Счастье. Привыкание. Тоска. Расставание. Вот и все, если можно так сказать, этапы.

Что, я не знаю, что так будет? Знаю.

Только время выбрал неверное: не настоящее надо, а прошедшее. Не будет, а было.

С чего-то я решил, что сейчас все будет по-другому.

С чего? Но решил.

С Ирмой все было легко и естественно – вот в чем дело. Было ощущение, словно мы ждали друг друга и вот – встретились.

Любовь – это когда вдруг, но естественно.

Естественное вдруг – вот что такое любовь.

По-моему, я уже это говорил.

Уже через неделю – неделю! – знакомства мне казалось странным, что когда-то этой женщины не существовало в моей жизни.

Мы бесконечно писали друг другу эсэмэски, перезванивались…

Мы рассказывали друг другу все, что с нами происходит.

Мы стали близкими и даже родными людьми, не успев привыкнуть друг к другу.

Мы узнавали друг друга не для того, чтобы понять необходимость друг в друге, не для того, чтобы принюхаться, познать… Все это – ерунда!

Мы узнавали друг друга только потому, что нам это было интересно.

Это не была такая встреча, когда – узнавание, познание и прочая фигня. О, нет!

Это была естественная встреча людей, которые должны были встретиться и встретились.

Это было не наше решение. Это было решение Судьбы, Бога, Времени, Мироздания – как хотите называйте.

Я ходил на ее концерты. Она приходила на наши спектакли.

Мы целовались в машине. И даже занимались в машине любовью.

Мы гуляли, и нам всегда было о чем говорить.

Когда у человека неожиданно начинается очень хорошая жизнь, она непременно порождает страх.

Откуда он берется? От опыта. От того, что человек привыкает жить плохо и хорошая жизнь представляется ему неестественной. Вот он и боится, что она исчезнет, и все опять пойдет, как было, как бывало.

Я заметил: негативный опыт у всех гораздо больше позитивного. Он-то и диктует невозможность позитива.

С Ирмой было иначе. Я специально прислушивался к себе: ну нет этого страха.

Не было даже страха потери, ревности этой дурацкой… Потому что нельзя потерять то, что является твоей частью.

Раз. Два. Три. Проверка.

Запись идет? Нормально!

Ирма, я люблю тебя!

Как мальчишке, мне хотелось орать это. Каждую минуту. И на весь мир!

Я же не сумасшедший, я прекрасно, увы, осознаю свой возраст. Я понимаю, что с этим калейдоскопом баб пора заканчивать. Что нужно готовиться к старости, ко всем этим болезням, которые неминуемо придут…

Ирма была женщиной, с которой можно было стареть.

Однажды мы пришли с ней в ресторан, и нам подали буханку горячего хлеба, только из печи.

Ирма отрезала горбушку и отдала мне.

Оля, жена моя, никогда сама не резала хлеб. Она утверждала, что хлеб должен резать мужчина, мол, такая примета.

А я терпеть не могу резать хлеб. Меня раздражает, что он крошится. Еще хлеб покрывают какой-то белой фигней, которая тут же оказывается на одежде.

А Ирма обо мне заботилась. Не в хлебе дело, конечно. Просто она умела заботиться. И – что особенно важно – хотела заботиться.

Когда она спрашивала: «Как дела в театре?», смотрела так, что я понимал: ей это действительно важно. Она жарила картошку так, как любил я. И сексом занималась так, как любил я.

Ирка просила в постели:

– Скажи, что ты хочешь, и я все сделаю.

Меня это бесило. Это все равно, что просить женщину: «Скажи, что ты меня любишь». Она сама должна сказать, сама должна догадаться.

Ирма чувствовала меня. Она сама все про меня знала: в постели, на кухне, на прогулке…

Она думала о том, чтобы мне было хорошо.

И за это я мог подарить ей весь мир.

Мне хотелось угождать ей. Давно такого не было. Мне хотелось жить ради нее.

Я понял, какую любовь я искал, – такую, которой можно отдавать. Не использовать ее, а вот именно – отдавать. Все, что можешь. И еще чуть-чуть.

Когда-то давно так было с Ольгой. Но те времена давно прошли.

Ольга опять стала меня очень раздражать. Я вроде привык уже и к ее равнодушию, и к ее медлительности, и к тому, что мы живем просто как соседи.

Но с появлением Ирмы все это стало бесить, что являлось безусловным признаком того, что Ирма в моей жизни появилась всерьез.

Я пытался не ругаться с женой: жалел сына. Но ничего не получалось.

Я смотрел на Ольгу, и скандал начинался сам по себе. Как бы непроизвольно.

Сережка уходил в свою комнату. Честно говоря, мне кажется, что ему глубоко плевать и на меня, и на мать. Подозреваю, что мы вырастили довольно равнодушного человека. Не понимаю, как так получилось. Но уж – так. И ладно. Пусть. Главное, чтобы он был счастлив.

Единственное, что меня угнетало всерьез, – это необходимость поговорить с Иркой.

Я придумывал какие-то причины для невстреч. Отшучивался, даже убегал. Один раз она все-таки залетела ко мне в студию и практически меня изнасиловала.

Я все тянул и тянул. Все не говорил и не говорил. Нет, конечно, мне было понятно, что с этой историей, с Иркой, надо заканчивать. Просто решиться не мог.

Но вот однажды она вошла в студию и сказала жестко. Непривычно жестко. Она никогда так не говорила:

– Послушай, Серенький, если ты завел кого-то на стороне, я этого так не оставлю, понял меня? Я – не та баба, которую бросают.

И вышла, хлопнув дверью.