Впрочем, уважение капитанов Жакомо заслужил не только в силу возраста: его короткий, сухой рассказ о принятом Помпилио сражении и своей роли в нём произвёл на Алецкого неизгладимое впечатление. Командир «Шидуна» считал себя человеком мирным, но хорошо представлял, каким отчаянным храбрецом нужно быть, чтобы пройти на беззащитном грузовике над вражеским цеппелем. Принимая на себя огонь всех зенитных расчётов. Не сомневаясь, что будет подбит. Пройти, потому что так надо. И, выполнив задачу, с огромным трудом посадить расстрелянный, теряющий газ цеппель на землю. Не уронить, а посадить.

Спокойный, пыхтящий трубкой Жакомо, больше всего похожий на добродушного дедушку из детской книги с картинками, совершил то, о чём Алецкому даже подумать было страшно, а закончив с повествованием, так же сухо и спокойно принялся рассказывать, как продвигается ремонт искалеченного грузовика.

– Самая большая проблема – гелий. Мы собрали все запасные ёмкости, которые смогли отыскать, но их мало. Так что сейчас у меня пять абсолютно пустых баллонов, без которых мне не подняться.

– К счастью, у нас есть научное судно, – хмыкнул Шилов.

– В смысле? – испугался Алецкий.

И вытаращился на лингийцев с таким ужасом, что те не удержались от смеха.

– Не волнуйся, дружище, я не собирался забирать у тебя газ, – объяснил Матиас. – Прикажи своим умникам развернуть полевую установку по добыче водорода. Оборудование у тебя есть, а воды вокруг полно.

– Да, оборудование есть. – Алецкий перевёл дух. – Разумеется, прикажу. Но водород…

– Огнеопасен, знаю, – кивнул Жакомо, вновь пыхнув трубкой. – Но у меня на цеппеле строго-настрого запрещено курить, так что, надеюсь, до Пелерании мы доковыляем.

Пошёл под огонь, совершил жёсткую посадку, больше похожую на катастрофу, тут же приступил к ремонту, а теперь собирается наполнить баллоны опасным газом…

– Может, вам просто перейти на наши цеппели? – неуверенно спросил Алецкий.

– Зачем, если мы можем поднять «Дрезе»? – вопросом на вопрос ответил старик. – Мессер рассчитывает на нас, и я не собираюсь его подводить.

– Значит, решено, – громко произнёс Шилов. – Капитан Жакомо, вы позволите мне пообщаться с вашим пленным? Кое-какая информация у меня есть, но хотелось бы получить дополнительные ответы.

– Конечно, Матиас, он в полном твоём распоряжении.

* * *

Чтобы вести цеппели на миллиарды и триллионы лиг, от звезды к звезде, от планеты к планете, астрологи должны их видеть – планеты и звёзды, отыскивать сверкающие в Пустоте маяки и не ошибаться. И астрологи видят. Смотрят на миллиарды и триллионы лиг через прибор, многократно превосходящий любой телескоп – через часть астринга, называемую «дальним глазом», – и видят. И не только видят: с помощью «дальнего глаза» астрологи наводят цеппели на планеты, прокладывая курс через Пустоту, и смотрят в него всё время перехода, контролируя курс и выискивая те Знаки, которые можно обойти.

«Дальний глаз» включается после запуска первого контура, и в его полуметровом кольце появляется образ звёздного неба – того сектора, на который наведён астринг. Обычно изображение приходится увеличивать, чтобы разглядеть нужную звезду и планету, но Урия близко – в шаге, так близко, что до неё можно дотянуться рукой. Урия закрывает собой звёздное небо, и, увеличивая изображение, Галилей изучает детали, разглядывая чужую жизнь так, словно путешествует по планете на высоте птичьего полёта. Только «лететь» он может намного быстрее, чем доступно самой быстрой птице и самому скоростному цеппелю, поскольку может мгновенно перемещать взгляд с одной области на другую.

Обычно при работе с «дальним глазом» Квадрига внимателен и сосредоточен, но сейчас всё иначе. Прыгать «Амуш» не собирается, во всяком случае пока, Знаков Пустоты в кольце «дальнего глаза» не видно, и судя по всему, они не появятся, поэтому астролог расслаблен. Забросил ноги на панель астринга, периодически прикладывается к кружке, в которой бедовки много больше кофе, и делает пометки в блокноте, готовясь к предстоящему докладу.

Сейчас Квадрига не астролог, а разведчик, и от его информации будет зависеть очень и очень много…

///

///

– Скажи, он говорить в состоянии? – озабоченно спросил Бабарский, семеня по коридору за широко шагающим Акселем.

– Смотря о чём, – поразмыслив, ответил Крачин.

– Я имею в виду – в целом. Так сказать, физиологически, – уточнил Бабарский. – Челюсть не сломана?

– За кого ты меня принимаешь? – Аксель сделал вид, что обиделся.

– Я принимаю тебя за того, кому нужно было как можно быстрее получить ответы на очень важные вопросы, – сообщил ИХ. – И мало ли, вдруг ты разнервничался? Я вот, к примеру, иногда так сильно волнуюсь, что обо всём забываю. Но у меня когнитивно-диссонансное расстройство периферийной системы, последствия синдрома Штегеля – Гаусса, которым я заразился на Фатхе.

И в подтверждении своих слов ИХ несильно подвигал ушами.

– Врёшь, – убеждённо произнёс Крачин. – Такой болезни не существует.

– Ты что, медицинский справочник?

– Я тебя знаю.

– Врач сказал, что расстройство прогрессирует, потому что мне приходится общаться с грубыми и некультурными людьми, – доверительно сообщил старшему помощнику Бабарский. – Не знаю, зачем мессер собрал вас на «Амуше», но подозреваю, что он пишет диссертацию по психиатрии.

Аксель закатил глаза, но промолчал. Подошёл к двери в подсобку, временно приспособленную под камеру, и негромко сказал:

– Так о чём ты хочешь с ним говорить?

– О том, что тебе в голову не пришло, – с прежней доверительностью ответил ИХ.

– Ты когда-нибудь вёл допрос?

– Читал об этом. Открывай.

Крачин вздохнул, но дверь открыл. Будь его воля, он бы ни за что не подпустил Бабарского к пленному – о чём им говорить? – но Помпилио сказал, что «у ИХ есть к рулевому несколько вопросов», а спорить с мессером Аксель не собирался.

– Привет! – Бабарский приятно улыбнулся вздрогнувшему пленнику и, заметив, что тот собрался подняться на ноги, быстро подошёл к нему и удержал за плечи: – Нет-нет, пожалуйста, не вставай, продолжай делать то, что делал.