Я доложил: “Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно”.

Сталин спросил: “Вы это сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта”. Я ответил: “Да, по своей, товарищ Сталин”.

Сталин сказал: “Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню”».

12 февраля из Ставки поступила директива: все войска, действующие против Корсунь-Шевченковской группировки врага, в том числе и 27-я армия 1-го Украинского фронта, перешли под командование Конева.

В решающий час битвы отец приказал перебросить свой наблюдательный пункт в кольцо окружения, в село Толстое, от которого до командного пункта фронта почти 70 километров. Решение-то он принял, но добраться туда почти невозможно: распутица, буксуют «виллисы» и даже танки. Да и каждая минута дорога. В штабе постоянно дежурили самолеты связи По-2. Подняться самолет еще мог, а вот приземлиться казалось абсолютно невозможным, и время не ждало. Нашли выход: настелить на ровном поле солому.

«Шел мокрый снег, дороги и поля раскисли, и хотя мой По-2 и стоял на лужайке перед хатой, готовый к вылету, все меня убеждали, что лететь нельзя. Я позвонил командарму И. К. Смирнову и передал, что вылетаю к нему не на командный, а на наблюдательный пункт, который в то время находился на окраине села Толстое. Смирнов заявил, что он принять самолет не сможет, так как нет подготовленной площадки для посадки. Вокруг села была пашня, в поле грунт размок настолько, что “виллисы” и даже танки двигаются с трудом. “Мы уже искали площадку для посадки, но нигде поблизости нет ни лугов, ни пустошей”, – доложил командарм.

Словом, природные условия были против меня. Можно было бы добраться на танке, но это заняло бы много времени. От командного пункта фронта в деревне Болтышка до села Толстое 70 километров. Что делать? А если возле хат села Толстое настелить на ровном поле метров 50 соломы? Самолет По-2, имея небольшой пробег, пожалуй, может сесть на этом ограниченном участке. Я приказал И. К. Смирнову разложить солому и тут же вылетел к нему на двух По-2: на одном – я, на другом – мой адъютант А. И. Саломахин.

В пути адъютант отстал и сделал вынужденную посадку, его атаковали “мессеры”. Я продолжал полет. Подлетаю к деревне Толстое, вижу, что солома настлана. Самолет благополучно сел, но в конце площадки все же залез колесами в грязь, чуть не перевернулся и встал как вкопанный. Все обошлось вполне благополучно. И. К. Смирнов встретил меня на машине, на которой мы добрались до его хаты и до узла связи армии.

С этого наблюдательного пункта до конца Корсунь-Шевченковской операции я руководил действиями войск. Отсюда же я выезжал в войска, находившиеся в горловине прорыва и на внешнем фронте, в 5-ю гвардейскую танковую, 4-ю гвардейскую, 53-ю и 52-ю армии. В селе Толстое был организован мой передовой командный пункт, на котором были развернуты связь и все необходимые средства управления».

Отец признавался, что для него это были самые напряженные дни за всю войну. Очевидцы рассказывали, что он почти не спал, сорванным голосом отдавал приказы по телефону, сам наносил обстановку на карту и принимал оперативные сводки. Первый раз его тогда видели небритым.

17 февраля битва завершилась. Корсунь-Шевченковский котел был ликвидирован, более 30 процентов солдат вермахта погибло. Части немецких войск удалось вырваться из окружения.

Отцу не раз приходилось задумываться над причинами удач или неудач своих противников на войне – крупных стратегов рейха, с которыми его свела судьба. Он всегда подчеркивал, что воевал с сильным и умным врагом. «Это только в кино показывают немцев как неумех и придурков, побеждать которых не требуется большого ума», – возмущался он.

В одной из записных книжек я нашла любопытное рассуждение на эту тему:

«Любую войну, раз она началась, выиграть не так просто и легко. Это требует напряжения всех духовных и материальных сил народа. Мы блестяще выиграли прошедшую войну.

Всякие прогнозы задним числом – можно ли выиграть войну раньше или позднее нам, военным, не кажутся убедительными. Обычно громят врага быстро и легко люди, не бывшие на войне, или литературные герои вроде Тартарена из Тараскона из романа Альфонса Доде. Войну надо рассматривать всесторонне и обстоятельно. Мы разгромили самую по тем временам сильную армию. Это исторический факт».

Уважительное отношение к достойному противнику наглядно проявилось во время битвы под Корсунь-Шевченковским. Отцу сообщили, что среди убитых в сражении обнаружен труп генерала Штеммермана, который командовал окруженной группировкой немцев. «Где обнаружили? – поинтересовался он. – С тылами или в боевых порядках?». «Шел пешком вместе с солдатами, которых вел на прорыв». Отец приказал похоронить генерала с надлежащими почестями по законам военного времени.

Хочу добавить еще один штрих к описанию событий под Корсунь-Шевченковским. Когда отец весьма эмоционально описывал в домашнем кругу увиденное им на следующий день после окончания сражения – в воображении возникал образ поистине верещагинского масштаба (помните полотно «Поле после битвы»?). К слову, очевидцу тех событий, известному английскому журналисту Александру Верту, тоже пришла на ум подобная аналогия с знаменитой картиной русского художника-баталиста.

Вспоминая те дни и потери, понесенные противником, отец признавал:

«Такого большого количества трупов на сравнительно небольшом участке мне не пришлось видеть на войне ни до, ни после этого. Немцы предприняли безнадежную попытку прорваться ночью из “котла”, и это стоило им страшных потерь. Жестокое кровопролитие не входило в наши планы. Штеммерману был послан ультиматум, который он отклонил. Тогда я отдал приказ пленить окруженную группировку. Но в связи с тем, что командовавший ею генерал Штеммерман в свою очередь отдал приказ пробиться во что бы то ни стало, мы были вынуждены противопоставить силе силу. Немцы шли ночью, напролом, в плотных боевых колоннах. Мы остановили их огнем и танками. Все это происходило в кромешной темноте, в буран. Под утро снег прекратился, и я поехал через поле боя на санях, потому что ни на чем другом передвигаться было невозможно. Несмотря на нашу победу, зрелище было ужасно тяжелое».

В кабинете отца на стене, над кушеткой, где он любил отдыхать, висела вышитый гладью знаменитый сюжет художника Юрия Непринцева «Отдых после боя». Обычно картину называют «Василий Теркин», именно этот образ стал основой композиции. На маленькой табличке – надпись о том, что картину вышивали жены офицеров Прикарпатского военного округа, которым после войны командовал отец. В советские времена на здании штаба округа во Львове была установлена мемориальная доска в память о командующем, а одна из улиц, что вела к старинному живописному Стрыйскому парку, была названа его именем. На этой улице стоял особняк, где жила наша семья, на нем также некогда была доска с барельефом Конева и надписью на украинском языке. Львов, где прошли несколько лет жизни семьи, остался в памяти.