Когда на военной кафедре университета мы учили специальную лексику английского языка, я эту фразу умела проговаривать особенно четко – на всю жизнь запомнила.

Порулить историческим автомобилем мне довелось лишь однажды. Я посещала курсы вождения и собиралась сдавать экзамен в ГАИ. Личной автомашины у нас в семье в то время не было, а тот самый подарочный «виллис» пылился в гараже как экспонат. Грех было этим не воспользоваться. Я уговорила отца на поездку, чтобы попрактиковаться. Вместе с папиным водителем мы машину завели, почистили, покрасили, поставили на учет и я выехала на ней на «трассу» – нашу проселочную дорожку. Прокатилась с восторгом. На память об этом пробеге осталась фотография.

Я с большим интересом читала главу воспоминаний отца о спасении картин Дрезденской галереи, одной из лучших галерей мира, которая обладала и обладает признанными шедеврами, в том числе старых мастеров – от античности до знаменитых полотен эпохи Возрождения, эпохи Просвещения, классицизма и т. д. Помню удивление, с которым я разглядела на рабочем столе отца книжку Герхарда Гауптмана, известного драматурга, творчество которого мы изучали в курсе истории немецкой литературы на филологическом факультете МГУ. Оказалось, отец специально просматривал книгу и нашел там воспоминания Гауптмана как живого свидетеля бомбардировки Дрездена авиацией союзников в 1945 году. Он процитировал Гауптмана в своих мемуарах: «Я лично пережил гибель Дрездена под грохот Содома и Гоморры английских и американских самолетов».

Прибыв в Дрезден после его освобождения войсками 1-го Украинского фронта, Конев увидел ужаснувшие его разрушения, ощутил жуткий трупный запах – множество жителей города тогда погибли под бомбами, сброшенными союзниками без всякой стратегической необходимости. Особенно пострадал исторический центр, где были расположены здания знаменитой галереи. Отцу к тому времени уже доложили, что ее сокровища были куда-то вывезены и спрятаны.

«Не буду приписывать себе какую-то особую инициативу в розысках Дрезденской галереи, но внимание, которое я смог уделить этому делу в то горячее время, я уделил. Поинтересовался, занимаются ли розысками, кто занимается, и выяснил, что в трофейной бригаде 5-й гвардейской армии есть художник Рабинович, проявляющий большой энтузиазм в розысках картин; он натолкнулся на множество трудностей; необходимо было оказать ему помощь: дать для розысков специальную команду, а также выделить из органов разведки опытных людей, которые могли быть ему полезны.

Надо сказать, что Л. Н. Рабинович – офицер трофейной бригады по должности и художник по образованию – действительно приложил много энергии и сообразительности, разматывая запутанный клубок и все время расширяя сферу своих поисков. Я разрешил ему докладывать о ходе дел непосредственно мне. И он докладывал регулярно, каждый день.

И вот однажды ко мне на командный пункт явился сияющий и до крайности взволнованный Рабинович и доложил, что сокровища Дрезденской галереи найдены. Найдены за Эльбой, в штольнях каменоломен, и добавил, что еще не может сейчас сказать о степени сохранности полотен, но картины там, он видел их собственными глазами.

Я тотчас же сел в машину и поехал к каменоломням.

Как сейчас, помню открывшееся тогда перед нами зрелище. Уходившая вглубь каменоломни железнодорожная ветка, по которой вывозили камень, сохранилась, но выглядела так, будто здесь все давно уже заброшено. У входа в штольню, наполовину прикрывая его, стояли два сломанных вагона. Кругом – запустение, словно стоишь на худом, давно покинутом деревенском дворе. Все заросло травой, крапивой.

Никому и в голову не могло прийти, что здесь спрятано что-то ценное, а тем более знаменитые полотна. Скажу, как военный человек, маскировка была на высоте. Буквально никаких признаков, которые вызывали бы хоть малейшее подозрение. А там, внутри, за всем этим камуфляжем, за всем этим видимым запустением, оказалась одна дверь, потом вторая, потом обнаружился электрический свет и даже специальные установки, предназначенные для поддержания внутри штольни определенной температуры.

Штольня представляла собой нечто вроде большой пещеры. Наверно, те, кто прятали здесь картины, предполагали, что в этой каменной выемке будет сухо. Но увы, местами здесь сочились по трещинам грунтовые воды, температура воздуха, видимо, претерпевала большие колебания, и регулирующие установки к тому времени, когда были разысканы картины, уже не работали.

Картины (а их в этой пещере оказалось около семисот) были размещены довольно беспорядочно. Некоторые обернуты пергаментной бумагой, другие упакованы в ящики, иные же просто-напросто прислонены к стенам. Я прошел всю эту пещеру и впервые увидел многие из тех шедевров живописи, которые теперь можно видеть в залах восстановленной Дрезденской галереи. Там была и “Сикстинская мадонна”. Несколько минут стоял я перед ней, все еще не до конца веря собственным глазам, что мы действительно нашли ее».

Я осознаю, как важно сохранить для истории ценные свидетельства военного времени, сделав публичным достоянием то, что хранилось в шкафах отцовского кабинета: например, катушки с диктофонными записями его бесед с К. М. Симоновым. Распечатки этих записей – это, по существу, стенограммы, они звучат своими особенными интонациями, спецификой выбора слов, оборотов речи…

При подготовке этих воспоминаний к печати были исправлены ошибки и оговорки, неверно понятые при перепечатке с диктофона на бумагу. Вполне очевидно, что диалог ведут люди большого масштаба, зрелого интеллекта, неравнодушные к истории.

Впервые Симонов записал рассказ Конева о Берлине на встрече в Центральном доме литераторов в феврале 1964 года, где по случаю празднования Дня советской армии маршала пригласили выступить.

Литераторы и журналисты любили с ним встречаться, отец был хорошим рассказчиком. Присутствующий в зале Константин Михайлович занес важные фрагменты выступления отца в записную книжку, и вскоре прислал Коневу в подарок этот текст с сопроводительной запиской:

«Дорогой Иван Степанович! Посылаю Вам ту запись, которую я сделал по памяти после Вашего выступления. Может быть, Вам пригодится – буду рад. Ваш К. Симонов».

На полях сохранился и комментарий отца:

«В общем все правильно. Нужны кое-какие поправки в отношении окружения Берлина и Силезской операции.

Конев».

Материал о Берлине – живой и откровенный. Заметно, что маршал самоцензурой не занимался и вел открытый и заинтересованный разговор с интеллигентной аудиторией ЦДЛ. На встрече присутствовали писатели-ветераны, некоторые из них прошли войну в составе 1-го Украинского фронта, например, историк и литератор Лев Безыменский, чью реплику Симонов вставил в текст.

Рукопись (записанный Симоновым рассказ Конева о боях за Берлин), здесь впервые представлена читателю.

Симонов записывал от первого лица, поэтому в рукописи маршал – рассказчик от третьего лица.