в Санкт-Петербург, пока не узнал чего-нибудь стремного, за что и сам пострадать может?

Павел

Биографии убийц, Корсукова и Пучкина, оказались простые, как грибы, и плоские, словно тарелка. Ничего интересного в них не имелось, кроме явственной связи с бизнес-империей Рыжикова. Интересно, это его чем-то прогневала Римка? Если так, то ой-ей-ей!

Судьба убиенного Михаила Маруздина оказалась интересней: родился в Ленинграде, вырос в Петербурге, учился в морском колледже, ушел в армию, там по приговору трибунала присел в тюрьму, освободился в 2009-м. В том же году судился за свои две комнаты в коммуналке на улице Черняховского. Выиграл. Комнаты продал. Прописан начиная с 2010-го на санкт-петербургском Новоизмайловском проспекте, в доме номер четыре.

Нигде официально не работает, машины нет, фирмы, на него зарегистрированной, — тоже. Больше ни приводов, ни штрафов, ни уголовных дел.

Примерно ровесник Римки, 1986 года рождения — совсем молодой. И вот он ушел из жизни.

Точнее, не так. Его убили. И ради Римки надо понять: что их связывало?

Римма

На верхотуре в доме у Паисия было жарко — крыша нагрелась за день. Ночнушку Римма надевать не стала. «Надеюсь, никто сюда ко мне из этой благообразной семьи по приставной лестнице не полезет, обнаженкой не шокирую».

Она лежала под простыней, и в полусне перед ней пролетали эпизоды их с Минькой столь недолгого, но жаркого во всех отношениях знакомства.

В двенадцатом году их совместное существование с Синичкиным потерпело полный крах: изменщик, предатель, бабник! Она не смогла больше мириться с его отвратительным поведением. Ушла с концами. И от него лично, и из детективного агентства «Павел».

Настроение в ту пору было хуже чем на нуле — зашкаливало в отрицательной плоскости. А тут пристала Ксенька, подружка по спортклубу: «Поехали да поехали в Питер! У моей тетки там квартира на самом Невском, рядом с Московским вокзалом — а она сейчас в отпуске на юге, апартаменты пустуют, тетка не то что за съем денег не берет, наоборот, просила присмотреть! Лето! Парки! Кораблики! Белые ночи!»

И хоть зарекалась Римма больше в Питер никогда, ни ногой, повелась на Ксенькины уговоры. Да и очень скучала. Тосковала, грустила.

В ту пору меж двумя столицами начали циркулировать «Сапсаны», и они прекрасно долетели за четыре часа, почти все их проведя в вагоне-ресторане. Бизнюки из Питера накачивались пивом и их с Ксенькой заодно угощали.

Квартира теткина и впрямь оказалась на Невском, да только — засада! — старые окна, чуть не при царском режиме установленные, совершенно не защищали от шума. Гул от проспекта в апартаментах стоял с раннего утра до позднего вечера, а когда Невский часа в два вроде бы затихал, по нему с оглушительным треском принимались носиться мотоциклеты без глушителя.

Вдобавок ветхие переплеты не задерживали теплый воздух, а деньки тогда выдались дико жаркие. Кондиционера никакого не было, вентилятор не спасал.

Так же, как здесь, у Паисия под крышей, Римма спала тогда голой и без простыни. А Ксенька быстро проинтуичила ситуацию, в первый же вечер сняла в баре парня откуда-то с Васьки и временно переехала к нему.

Да, Васька, родной Васильевский остров… Когда-то там у них была общага… Ксенька радостно щебетала: «Пусть не самый центр, зато квартира у Глеба выходит на две стороны, и ветер с залива ее насквозь продувает, да и движение под окнами далеко не такое сумасшедшее. И тебе хорошо: квартира на Невском в полном распоряжении, води кого хочешь».

Но никого она сюда не водила. Паша, конечно, козел. И Римма была тогда не против новых отношений — однако никогда не понимала, как можно изменять человеку для того, чтобы отомстить ему.

И как можно спать с кем-то, если не любишь. Ради разных преференций: тишины, прохлады, покоя — кому-то отдаваться? Разве это не то же, что проституция?

А полюбить в тот раз в суетном Питере у нее не получалось. Хотя повысить собственную самооценку, серьезно подорванную Павлом и его поведением, — да. Постоянно они кочевали с Ксенькой (и ее новым парнем) по барам, и без перерыва подкатывали к Римме все новые и новые ухажеры.

Она и впрямь была блеск как хороша! Стройная, рыжая, острая на язычок, с чувственными губами. Парни чуть не в очередь выстраивались, чтобы подвалить к ней. Однако довольно скоро, когда она понимала, что они совсем не герои ее романа, — отползали, язвительно ею посланные.

Но появился один — кажется, его привел как раз Глеб, Ксенькин хахаль: возможно, понял, какой типаж Риммой приветствуется. То был Минька. Впоследствии Глеб рассказал, что они с ним знакомы совершенно шапочно. Но тот, как узнал, что он с двумя москвичками тусуется, стал просить-умолять: познакомь да познакомь. Глеб и подумал: почему нет?

Мишка внешне собой не представлял ничего выдающегося. Простенько одет — даже бедненько. Руки не ухожены, пострижен кое-как. И деньжат негусто — если водил Римму, то по самым дешевым заведениям. Правда, представлял это как шоу: «А сейчас мы будем есть самые вкусные пышки в Питере», — и вел ее в пышечную на Конюшенной, где в ту пору пообедать можно было за монетки.

Но чаще они брали бутылку, плед и ехали к нему на Электросилу. Шли в парк Победы, катались на лодочке, на катамаране — или в парке Авиаторов усаживались на траву, попивали сухое белое, обернутое в пакет, чтобы менты не прикопались.

А потом Мишка вел ее к себе домой, в квартиру самого затрапезного вида: двушка с низкими потолками и маленькой кухней, холостяцкий грошовый уют. И она ему все позволяла, потому что впервые после Пашки (и до Пашки) он был единственным, кто лег на сердце, присушил.

Его усмешливый взгляд, странные шутки. Загорелое дочерна лицо. Стройное тело с «рабочим» загаром: руки до плеч, под футболку, — черные, а все остальное — молочно-белое.

В квартире у тетушки, уехавшей на юга, они вчетвером, с Ксенькой, Глебом и Минькой, затеяли прощальную вечеринку. Пили всю ночь, потом пошли пешком на Московский. И там, в преддверии утреннего «Сапсана», Минька проговорил на ушко, что навсегда ее от него отвратило.

И она сказала себе: «Нет! Нет! С ним — все кончено! И больше никогда!»

Римма не стала отвечать на его звонки, потом