По ходу дела поглядываю на Солнцева со своей половины поля. Вижу издалека, что вроде обходит он все могилы тщательно, не должен бы пропустить нужную. Но вспоминаю, как дома может подолгу искать какую-нибудь вещь, в упор не видя ее перед своими глазами, и опять думаю о том, что мы зря теряем время.

Нам обоим понадобилось минут сорок, чтобы «прочесать» все ряды и дойти до противоположного края кладбища. Что ж, я и не сомневалась, что ничего у нас не получится… И вдруг взгляд мой падает на невысокий серый гранитный камень прямоугольной формы. У самого кирпичного забора, в самом последнем ряду. На камне – прекрасно сохранившаяся надпись бронзовой краской:

ALEXANDER ALEXANDROVICH VASILIEV

BORN IN SAINT PETERSBURG SEPTEMBER 22, 1867

DIED MAY 30, 1953

Фредериксбург, шт. Вирджиния, 2011 г. Могила двоюродного деда

Произошло чудо: мы смогли найти место упокоения Александра Александровича Васильева и поклониться его праху. По каким-то причинам, его могила – одна из трёх, обнесённых по всему периметру низким гранитным бордюром. Они как-будто в одной ограде, которых на англо-американских кладбищах ставить не принято. В двух других могилах похоронены некто Роберт и Аглая Ван Вальжаны. Роберт умер в 1946-м году, Аглая – в 1970-м. Больше никакой информации на их надгробиях. Мы с Володей предположили, что это супруги голландского происхождения и они были тесно связаны с Александром Александровичем. Но о том, каким именно образом связаны, нам выяснить так и не удалось.

Под впечатлением от встречи с прахом деда-эмигранта, Владимир Солнцев написал стихотворение:

Дед похоронен в городке под Вашингтоном…

На кладбище конфедератов… Бог ты мой!

Как мог он оказаться в месте оном?

И почему не возвратился помирать домой?

Здесь уважают кладбища… На них светло и мило…

Меж воинских могил хоронят горожан…

Но почему, за что могилу деда приютила

Голландская чета супругов Ван Вальжан?

Ответ не даст никто, кого бы ни спросили…

И все ж сужу о деде (да простит мне Бог!):

Он счастлив был, что удалось уехать из России,

И был несчастлив, что вернуться он не мог.

Невероятная гостья «Школы злословия»

По возвращении из США мы написали Марине Сорокиной. Ещё раз поблагодарили за её некрополистический энтузиазм, ведь без него мы даже и мечтать не могли об обнаружении и посещении могилы Васильева в Америке. Госпожа Сорокина что-то кратко нам ответила на бегу, и на этом наше исключительно эпистолярное знакомство с ней завершилось, казалось, навсегда. Никаких отзывов о книге Володи «Сумма путешествий» от Марины Юрьевны не поступило. Скорее всего, она эту книжку так и не изыскала возможности забрать из квартиры наших знакомых в Москве на Тимирязевской.

Прошло более года. Однажды мы с Володей вечеряли в нашем уютном беркширском домике. Смотрели российское телевидение. Переключились на НТВ, по которому началась передача «Школа злословия» с её ироничными ведущими Татьяной Толстой и Дуней Смирновой. Начало передачи заинтриговало: Татьяна Никитична беседовала с Дуней, сидючи в мягких креслах. Она сказала, что ей хочется помянуть тех несчастных учёных, которые попали в лагеря и были сметены с лица земли или по крайней мере временно вычеркнуты из жизни. Тем самым эти учёные зачастую составляют социологию и историю науки, но не саму науку, потому что в их жизни наступил насильственный перерыв. Ходил такой анекдот, продолжила Толстая. Двое зэков в лагере пилят бревно и увлеченно беседуют… «Правильно Вы всё говорите, – говорит первый зэк. – Я только одного учёного знаю, который точно так же думает, профессора Фихтенгольца из Ленинградского университета…». «А я и есть Фихтенгольц», – отвечает второй зэк, продолжая наяривать пилой по бревну.

Непонятно было, к чему Татьяна с Дуней ведут такой разговор, пока они не объявили гостью сегодняшнего выпуска программы. И о сюрприз! Сегодня в гостях у «Школы злословия» кандидат исторических наук, историк науки Марина Сорокина!

На экране появилась наша старая знакомая. Да-да, конечно, это та самая Марина Сорокина, с которой мы так любезно общались давеча – её облик был нам смутно знаком по фотографии на интернет-сайте «Русские могилы». Светловолосая, с короткой стрижкой, полная и круглолицая дама средних лет. В очках, которые еще более подчеркивают её очень учёный вид, Марина Юрьевна слегка похожа на сову из сказки про Винни-Пуха.

Зачем же пригласили госпожу Сорокину в «Школу злословия» и о чём злословили три дамы Таня, Дуня и Марина? Оказывается, когда-то в каких-то СМИ Сорокина публично заявила, что самыми тяжёлыми годами для отечественной науки были не тридцатые, а шестидесятые годы двадцатого столетия. Это заявление явно смутило Таню с Дуней, и им захотелось «разобраться» с Мариной Юрьевной с глазу на глаз.

Толстая однажды посетовала в одном из своих остроумных эссе: «мы уж привыкли, когда надо, вести программу на автомате, делать заинтересованные лица и изображать необыкновенный интерес и пристальное внимание, когда гость попадается бессмысленный и неинтересный, а уже всё, поздняк метаться».

Марина Сорокина не была бессмысленна и неинтересна, напротив – она казалась исключительно учёной дамой. Всю передачу она говорила очень умные вещи, периодически разражаясь заливистым смешком.

Но оставим в стороне подробности беседы трёх интеллектуалок в эфире и не будем пересказывать, какие глубокомысленные доводы уважаемая Марина Юрьевна приводила в пользу благодатных тридцатых годов. Дуня Смирнова слушала умную собеседницу без улыбки, Татьяна Никитична косила на Сорокину своим саркастическим глазом. И до конца телепередачи с лиц ведущих так и не стерлось выражение недоумения. Ведь что наука без людей? Которых только в шестидесятых годах перестали массово стирать в лагерную пыль.

Невероятная встреча на острове мёртвых

Пролетело еще пару лет. Однажды мы с Солнцевым поехали в Венецию. Частью задуманной программы было посетить знаменитый город мёртвых на острове Сан Микеле, чтобы поклониться праху выдающихся российских изгнанников Иосифа Бродского, Игоря Стравинского и Сергея Дягилева.

Светило мягкое апрельское солнышко, и в этот будничный день на острове было безлюдно. Венецианские власти предупредительно развесили кругом указатели к могиле Джозефа, но нам пришлось изрядно поплутать, чтобы найти дорогу. Колоссальный некрополь и действительно оказался городом – с улицами и площадями, со множество территорий, огороженных каменными заборами, готическими порталами, рядами прекрасно-печальных статуй, живыми вечнозелёными изгородями.

Территории разделяются здесь по национальности и вероисповеданию. Иосифа похоронили среди протестантов. Скромное и изящное надгробие из светло-серого камня спряталось среди кипарисов. Могила вся укрыта живыми цветами. На оборотной стороне памятника надпись по латыни: «Со смертью не всё кончается».

При выходе с протестантского участка на высокой ноге стоит деревянная будка навроде птичьего домика или почтового ящика. Заглянули внутрь и обнаружили там вырезки из газет с фотографиями Иосифа, отдельно рассыпанные исписанные листы бумаги и целую тетрадь, довольно потрепанную и почти всю заполненную трогательными посланиями Иосифу. На русском и английском языках. В домике услужливо лежит целая россыпь ручек и карандашей. Пришлось и нам оставить для Иосифа краткую приветственную запись.

Попрощались с Бродским и переместились на греко-православную часть кладбища, где довольно быстро нашли могилы Игоря и Веры Стравинских. Сергея Дягилева найти никак не получалось. Кругом – ни души, спросить не у кого. Вдруг видим вдалеке невысокую и кругленькую женскую фигуру, ловко прыгающую среди могил и двигающуюся в нашу сторону. А вдруг русская?

«Хеллоу, – приветствую я приблизившуюся мадам в очках. При этом испытываю сильное ощущение, что я её знаю, – «Ду ю спик рашн?»

«Конечно, я говорю по русски!», – радостно отвечает мадам и заливисто смеётся.

«Вы не знаете, где здесь могила Дягилева?»

«Знаю, вон, видите, памятник, на котором пуанты висят?».

«Мне кажется, я Вас где-то видела», – говорю.

«Не удивительно. Меня многие узнают на улице», – несколько даже высокомерно парирует наша соотечественница.

«Вы случайно не Марина Сорокина?»

«Случайно да, собственной персоной», – не удивляется госпожа Сорокина, очевидно, глубоко веруя в свою знаменитость.

Но удивиться ей всё таки