стал еще тише. Как будто она готовилась раскрыть секрет, который никто, кроме нее, не должен знать.

— Понимаете. У него есть хобби — читать газеты. Вернее, сначала он читал газеты, потом перешел на интернет-сайты и всякие Telegram-каналы, где пишут про преступления. Ему доставляет удовольствие читать хроники, и он обожает выискивать в этой информации детали. Видимо, он развлекается тем, что представляет себя сыщиком — как многие мальчишки. Он рассказывает нам про самые интересные случаи, до некоторых пор это звучало довольно забавно. Он с серьезным видом пересказывал факты, о которых прочитал, и предлагал свои выводы. Возможно, за эти пять лет он «раскрыл» множество преступлений. Но внезапно что-то произошло. Он прекратил читать всю эту ерунду и полностью сосредоточился на том, что должен предотвратить убийства, которые, возможно, уже начались. Мы сначала думали, что это шутка, но идея пустила в нем корни. По его словам, он что-то знает, но не может вспомнить, что именно. И якобы это как-то связано с теми убийствами девушек из клубов, о которых он прочитал в интернете.

Ирина Владимировна выразительно замолчала, но Тимофей не особенно понял эту паузу, поэтому спросил:

— В чем конкретно он уверен?

— Он ни в чем конкретно не уверен. Он просто считает, что убийства девушек, о которых он узнал в Telegram-канале «Москва криминальная», как-то связаны с его прошлым. Временем, о котором он ровным счетом ничего не помнит.

— «Москва криминальная».

— Да, мы тут все знаем про этот канал, потому что он столько про него говорил. Туда сливаются самые свежие новости про расследования. На мой взгляд, все это похоже на сточную канаву, в которой лучше не рыться, но Петру Андреевичу это нравится, и запретить ему мы не можем. Все лучше, чем смотреть с утра до вечера телевизор или думать о том, что твоя жизнь кончена.

— Что конкретно он говорил вам?

— Понимаете, — Ирина Владимировна и ее печальные глаза словно не услышали вопроса, — я хочу, чтобы вы тоже понимали: даже если это все навязчивые мысли, мы должны дать им шанс. Возможно, таким образом его память пытается выбраться из черного ящика. Пока он говорит только о том, что знает нечто. А что есть это «нечто», он ответить не может. Но что важно… Мы бы не обратили на это внимания, если бы его память действительно не начала пробуждаться. А она начала! Первое время все его ощущения были только на уровне абстракции. Но постепенно в его рассказах стали проявляться определенные нюансы. Так, на днях он сказал, что уверен: есть человек, который будет убивать. И я подумала: это, конечно, могут быть фантазии, но вдруг это не фантазии? И тогда я позвонила в полицию. Шансов мало, но кто знает, вдруг он поможет в чем-то вам, а вы поможете ему. Кажется, его психика готова к тому, чтобы начать возвращать ему утерянное. Мы ему не поможем. Но если он поймет, что с ним сотрудничает полиция, то это быстрее пробудит его заснувшие нейронные связи. Так считает наш психотерапевт.

Они вернулись к комнате, где проводил свои часы Петр Андреевич.

— Я сейчас вывезу его на прогулку. Подождите нас вон на той террасе. Мы скоро приедем.

И исчезла в дверях.

Петр Андреевич и его потемки

каждая мысль — вселенная

в некоторых из них ты

на фоне стен между стенами

подле

из туманности появляются линии, по которым протекают планеты

внутри любого слова: Маргарита плачет

ее слезы — летят в никуда, рождаясь из ниоткуда

Маргарита, глаза твои

их глубина: в них — твои отражения

пусть миллион детей закричат одновременно

их звук соединится в продолжительный рокот

все решат, что это самолеты и вертолеты

но это — твоя душа:

еще одно бесконечное нечто —

кем-то когда-то рожденное

чья-то бездонная мысль

несчетное их число

Петр Андреевич замолчал.

— Это мои стихи, — заговорил он снова. — А Маргаритой, как мне говорят, звали мою жену. Я ничего о ней не знаю, но таким образом пытаюсь связаться с ней. Она же была? Был когда-то и я. И что мне теперь остается, чтобы восстановить справедливость? Вот я и сочиняю стишки.

— Вы их записываете? — спросил Тимофей, который, конечно, был удивлен: никогда еще беседа с незнакомым человеком не начиналась с поэзии.

— Нет, — покачал головой Петр Андреевич и постучал пальцем по голове, — они у меня все тут. Я не могу позволить себе отдавать что-то бумаге: иначе амнезия окончательно победит, а мозг и память отступят. Если я был мужем, и, как говорят, мужем хорошим, то должен нести ответственность перед своей женой — даже если она умерла, а я нет. По большому счету, мы оба умерли. Я просто ищу путь к ней. Не хочу, чтобы ей было одиноко. Она этого не заслуживает.

Петр Андреевич, как и Ирина, был настроен говорить. И самое интересное, что его слова не походили на заготовленную речь. Это означало только одно: его действительно переполняют переживания, и он на самом деле чувствует внутри себя борьбу. Как святые отшельники. Только святой ли он? Это другой вопрос.

Тимофей — лучший «слушатель» в городе Москве, если речь идет о тишине или о звуках. А еще он — полицейский. Возможно, именно это Петру Андреевичу и нужно. Возможно, только так в его рассудке проснется что-то, что оживит его сознание.

Лотоцкий решился наконец задать свой первый вопрос:

— Петр Андреевич, я приехал к вам из-за ваших переживаний. Я расследую убийства, и вы, насколько мне известно, занимаетесь примерно тем же.

— Я помню, что я ничего не помню, — усмехнулся пожилой мужчина. — Только ощущения. Это не расследование. Это розыски вслепую.

— Я тоже живу ощущениями.

— Вы же полицейский? Вам нужны факты.

— Это штампы, Петр Андреевич. В реальной жизни бывает иначе. Расскажите мне все, что знаете, а мы попробуем разобраться. Это не допрос и не экзамен. Я кое-что знаю о тишине и беспамятстве. Возможно, мы сможем