Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуй, Паскуаль.
Чудесная улыбка пастуха озарила мастерскую, и Кармен покраснела, смутившись. Было время, когда она могла бы соблазнить его. Теперь эта мысль даже не приходила ей в голову.
Девушки удивленно переглянулись. Значит, хозяйка умеет не только гавкать? Может быть вежливой? Радоваться присутствию мужчины?
Паскуаль тепло поприветствовал ее – он не забыл то путешествие через Пиренеи. Принялся расспрашивать о новостях из деревни, о жизни в Молеоне, о ласточках.
Кармен была полна доброжелательности. В деревне все хорошо, Луис женился, Амелия ждет четвертого ребенка, Молеон очень милый и гостеприимный город, а мастерская Герреро славится прекрасными условиями труда для испанок. Ее речь была безупречной. Довольный хозяин кивал головой и поглаживал усы.
– А Роза? Как у нее дела? – спросил под конец Паскуаль.
Кармен странно усмехнулась, повернувшись к Санчо. Услышав мое имя, новый руководитель поднес руку к отсутствующему глазу.
– Роза плохо кончила, – ответила Кармен глухим голосом. – Она свела знакомство с дурными женщинами и, думаю, стала такой же, как они.
Паскуаль нахмурился. Одернул пиджак. Герреро-младший прочистил горло и в беседу вмешался Санчо. Экскурсия была окончена. Можно было подняться в кабинет и обсудить сделку между мужчинами.
Каждый день Анри пил кофе рядом с площадкой для игры в баскскую лапту-пелоту. Там он узнавал свежие новости со всего мира, выслушивал сплетни. Держал руку на пульсе города. Начальник вокзала, официант в баре, игроки в пелоту – все были не прочь поболтать с ним. Так он узнал и о прибытии покупателя из Америки, которого баскские пастухи отправили к Герреро-младшему.
Не теряя ни минуты, он схватил шляпу и, одетый в свой единственный костюм – тот самый, что был на нем в вечер нашего знакомства, – примчался к мастерской Герреро. Ждать пришлось долго, но он не торопился. Рыба была достаточно крупной, чтобы постараться не упустить ее.
Анри мог заговорить кого угодно. Надо же, какая удачная встреча! Как, Паскуаль не слышал о Мастерской Ласточек? Испанец не должен закупаться у французов! Он знает одну девушку, землячку Паскуаля, которая шьет лучше всех. Не согласится ли он выпить с ними?
– Как ее зовут? – спросил Паскуаль, которому этот Анри показался очень симпатичным.
– Роза. Роза да Фаго, – ответил Анри как раз в тот момент, когда они перешагнули порог мастерской.
В это время я заканчивала важный заказ для шахтеров с севера Франции. И, подняв голову, мгновенно пожалела, что не успела подготовиться к этой встрече. Господи, как красив был этот мужчина! Он обзавелся бородой и прибавил в мышцах. Но его опаловые глаза, матовая кожа и манящие губы произвели на меня еще большее впечатление, чем в моих воспоминаниях. Залившись краской, я уставилась на него, не в силах пошевелиться.
Паскуаль бросился меня обнимать. Черный берет оттенял его зеленые глаза, так что они казались еще ярче. От него приятно пахло землей и мускусом. Мне сразу же захотелось прижаться к его плечу. Обнаженной.
– Роза! Вот это да! – воскликнул он.
Анри улыбнулся. Кажется, дело двигалось в правильном направлении. Он провел Паскуаля по мастерской, не забывая нахваливать качество наших тканей, оригинальность моделей, искусность нашей небольшой команды. Экскурсия, разумеется, закончилась демонстрацией моих эскизов. Паскуаль рассматривал мои рисунки один за другим. Внимательно изучал каждый карандашный штрих. Медленно переворачивал страницу за страницей. На тот момент, Лиз, я еще не видела ничего более чувственного, чем эти руки, нежно касающиеся моего блокнота. Меня охватило оцепенение.
– У тебя настоящий талант…
Я подозревала, что пастухам не нужны каблуки, перья и блестки. И уже собиралась рассказать о простых, но очень качественных эспадрильях, которые мы поставляем на северные шахты, когда он добавил:
– Аргентинки обожают моду. У меня в Буэнос-Айресе есть подруга – танцовщица танго, я уверен, что ей это очень понравится.
Подруга? Я замерла. Как она выглядит? Дотрагивались ли до ее тела эти руки, которые так меня заворожили?
– В Аргентине ее уже хорошо знают, а она очень любит яркие костюмы.
Мы с Анри молчали. Во время поездки по шахтерским поселкам мы узнали, что говорящий клиент всегда перспективнее молчащего. Умение слушать – очень важное качество. И не только в любви.
– Может, подарить ей одну-две пары? – предложил он. – Возможно, благодаря ей вы сможете заявить там о себе.
Паскуаль был не только красив как бог, но еще и щедр и доброжелателен. На моем лице блуждала глупая улыбка. Я не могла составить и двух связных предложений. Видя, что я не реагирую, Анри воскликнул:
– Блестящая идея! Мы дадим тебе несколько моделей разных размеров. Что скажешь, Палома? Твои модели в Америке!
Я восторженно закивала.
– За Аргентину, овец и за танго!
Я ни на секунду не поверила в эту затею. Танцовщицы танго, скользящие по полу в эспадрильях? Но я вежливо соглашалась, стараясь сохранить не только энтузиазм Анри, но и ту тоненькую ниточку, которая начала завязываться между мной и Паскуалем.
– И за ласточек, которые взлетели! – радовался Анри.
У Анри была масса достоинств, но больше всего мне нравилось, что он по-настоящему гордился работой со мной. Он никогда не упускал случая отметить, что я была первой женщиной, вставшей во главе мастерской. И, по его мнению, далеко не последней: скоро женщины совершат свою революцию. Я тебе уже говорила, Лиз, что Анри всегда опережал свое время.
Следующий час мы провели за непринужденной болтовней, как трое друзей, знакомых с детства. Анри откупорил бутылку и достал из ящика местную колбасу. Я поставила пластинку в граммофон. В мастерской заиграла негромкая джазовая мелодия.
На улице было уже темно. Откинувшись на стуле, в одной рубашке, Анри без конца расспрашивал Паскуаля о его новой стране. Несколько свечей на столе освещали теплым светом фреску мадемуазель Веры.
– Как вы познакомились? – вдруг спросил Анри.
Паскуаль, замявшись, опустил глаза. По моей спине пробежала дрожь. В моих мыслях улыбка Альмы заслонила руки красавца-пастуха.
– Он был там, когда моя сестра… – пробормотала я. – Когда моя сестра…
Я не смогла закончить фразу. Игла добралась до центра пластинки. Граммофон заскрежетал.
– Понятно, – тихо сказал Анри.
Паскуаль откашлялся. Взглянул на часы.
– Думаю, мне пора.
Анри вскочил на ноги. Где он остановился? Можно пройтись вместе. А мне нужно было закончить кое-какие дела.
– Очень рад был повидать тебя, – сказал Паскуаль, глядя на меня своими зелеными глазами.
Не помню, что я ответила. Я потерялась где-то среди аргентинских пастбищ.
Он сунул коробки с обувью под мышку, кивнул мне, и дверь в мастерскую захлопнулась.
Я была оглушена. Измучена необходимостью сдерживать порывы собственного тела, которое больше не узнавала. С трудом сдерживала желание прильнуть к этому рту. Да что со мной такое?
Я схватила карандаш и бумагу. Рисовать, чтобы занять голову чем-то другим. Очистить ее от мыслей, столь же непристойных, как песни Гедеона. Дрожащей рукой я набросала изгиб ноги. Перед глазами стоял изгиб его шеи. Лента вокруг щиколотки. Его пальцы на моих запястьях. Хрипло застонав, я разорвала лист.
На столе медленно догорали свечи. А рядом – мой блокнот, пустые бокалы, остатки нашего импровизированного ужина.
И его берет.
42
Раздались три осторожных стука в дверь.
Мое сердце остановилось. Там, с другой стороны – его улыбка, его глаза. Его руки.
– Я…
– Вот, держи, – перебила я его, протягивая то, за чем он вернулся.
Между нами пробежали искры. «Что на моем месте сделала бы Колетт?» – раздался голос внутри меня. Ответ был очевиден. Но на самом деле вопрос заключался в другом: нужно ли мне следовать ее примеру?
– Ты ничуть не изменился.
Раскаленная тишина. Поднеси спичку – и мастерская запылает.
– А ты изменилась, – ответил он.
А потом указал подбородком на мои короткие волосы:
– И тебе идет.
Снаружи ночная прохлада, стрекот сверчков, пенье жаб. Его красота меня завораживала. Его зеленые глаза, четко очерченные скулы, отрастающая борода и улыбка – ах, Лиз, эта улыбка!
«Черт возьми, Роза! – кричал голос в моей голове. – Ответь что-нибудь! Пригласи его войти! Стоило ли слушать истории Колетт, чтобы вот так стоять и ничего не делать!»
И тогда, не задумываясь – почти не задумываясь, – я коснулась его губ своими. Вкус местного вина и дальнего ветра.